– Добрый вечер, – сказал Фирестоун. – Думал, только я заканчиваю работу к полуночи.

– У меня так не всегда, – ответил Максим, защищаясь. – Но сегодня день особенно трудноватый.

– А у меня свободный вечер, – сказал Фирестоун. – Нет-нет, не пугайтесь, вам не придется проводить его со мной, ха-ха, вы даже побледнели, правда-правда!.. Это я сам по себе такое отвратительное чудовище или же потому, что будущий тесть?.. Ладно-ладно, это я шучу так… Так, настроение какое-то не такое… Я же еще молод по современным меркам, мне всего шестьдесят, а вот что-то иногда сердце пошаливает, иногда в боку колет… Пойдемте вон к той кафешке. Помните, мы там уже сидели?

Максим произнес с сочувствием, что удивило его самого:

– С вашими-то деньгами можно отгрохать научно-исследовательский комплекс, который будет заниматься только вашим здоровьем.

– А так честно? – спросил Фирестоун. – Ладно-ладно, не отвечайте, я же вижу, что хотите сказать, но вежливость не позволяет. В мое время было не по-мужски обращаться к врачам раньше, чем тебя переедет грузовик. Правильно было умирать в своих башмаках. Или, как говорят у русских, на бегу. Хотя, добавляют, при удаче можно дождаться и эпохи всеобщего бессмертия, ха-ха!

Они пошли медленным прогулочным шагом. Максим ощутил, что вовсе не жаждет отделаться от магната как можно быстрее.

– Новостные ленты, – объяснил он, – борются за посещаемость, вот и ставят хлесткие заголовки.

– А что, – спросил Фирестоун, – бессмертия ждать не стоит? Или стоит, но очень не скоро?

– Вполне возможно, – ответил Максим сдержанно, – оно уже достигнуто.

– Что?

– Да вот так, – ответил Максим. – Бессмертие создается как?.. Берутся нужные гены, перепрограммируются и снова запускаются тому же человеку, от которого взяли. Все! Человек бессмертен. Конечно, если не попадет под автомобиль или чем-то себя сам не убьет, но от старости не умрет. Более того, старость вообще не наступит. Но все равно трудность этого метода в том, что сложнейшую операцию на генах могут проводить пока только несколько человек в мире, да и то лишь в двух-трех лабораториях на планете, специально оборудованных под эти нужды.

Фирестоун посматривал скептически.

– Да? Это единственная трудность?.. Тогда эти лаборатории начали бы расти везде, как грибы в сыром лесу.

– Увы, – сказал Максим, – трудность не единственная. Сперва полагали, что главная будет в том, чтобы в самом спешном порядке передать свой опыт и навыки коллегам, для них тоже выстроить такие же лаборатории. Дескать, спрос на их услуги все равно в миллионы раз будет выше, чем могут удовлетворить. Да и как иначе, когда десять специалистов мирового уровня месяц бьются над тем, чтобы без ошибок перепрограммировать довольно большой участок генокода, а затем внедрить его обратно без нежелательных последствий?

– А как на самом деле? – спросил Фирестоун. – Расскажите, я же о науке спрашиваю, а не о бабах или, простите за грубое слово, спорте.

– На самом деле, – ответил Максим, – раньше наивно думали, что в генокоде достаточно изменить какую-то молекулу, как полагают в народе, или ген, как думали специалисты, и человек станет бессмертным. Ага, разбежались… Таких участков оказалось несколько десятков. Если не сотни. И не таких уж и крохотных.

– Ага, – сказал Фирестоун с мрачным удовлетворением. – Потому никто не может сказать точно, сделали человека бессмертным или нет?

– Верно, – согласился Максим.

– И много еще работы?

– К сожалению, – ответил Максим, – больше, чем хотелось бы. Создалось впечатление, что организм отчаянно защищается от бессмертия. Вообще-то эгоистично говорить то, что скажу, но ему в самом деле так стоило делать до тех пор… в смысле умирать, пока эволюция не создала нас. В самом деле, если бы наши предки стали бессмертными, по планете все еще бродили бы кроманьонцы. Или питекантропы, в зависимости от того, когда человек вдруг стал бы бессмертным.

Фирестоун хмыкнул:

– А если бы бессмертными стали простейшие?

– Ого, – ответил Максим, – вы и про них знаете? Простейшие и населяли бы планету до сих пор. Эволюция поступила мудро, отложив бессмертие до нашего времени. Мы сумеем им распорядиться правильно, а не просто жить да поживать в довольстве.

– А бессмертные не станут жить в довольстве?

Максим улыбнулся.

– Мы же не живем?

– То мы, – ответил Фирестоун и посмотрел на него дружески, – а народ попроще?

– Могу предположить, – сказал Максим, – что первые сотни и даже тысячи бессмертных не будут жить в довольстве.

– Это понятно, первые будут лучшими… А когда бессмертными станет и остальное говнецо?

– Первые, – проговорил Максим в задумчивости, – ринутся на покорение новых вершин. Возможно, таких наберется даже миллион, я безголовый оптимист…

Фирестоун повторил:

– А что с остальными жителями Земли?

Максим ответил с неохотой:

– Некорректный вопрос. На него и ответы дают обтекаемые, чтобы не обидеть этого простого человечка. У нас же как бы демократия! А лучше так и вовсе увиливать от ответа либо делать заведомо красивые и успокаивающие заявления, что все хорошо, все поют и всем достанется в духе отнять и поделить.

Фирестоун посмотрел на него с интересом.

– Но мы с вами одного поля ягоды. Мы трудоголики.

Максим кивнул, да, он трудоголик, но ответил все же обтекаемо:

– Многие, как ни странно, и сейчас не хотят становиться бессмертными. Хотя, конечно, многие из тех, кто бессмертие яростно отрицал и на этом что-то зарабатывал, ринулись в числе первых к столу раздачи… В общем, мы прилагаем все усилия для того, чтобы снизить стоимость операции на генах. Ударными темпами ведутся параллельные разработки, где бессмертия стараются добиться, создавая новые лекарства. У них, конечно, самый идеальный вариант: проглотил пилюлю и – в организме запускается самообновление, делающее ткани бессмертными.

– Как скоро это будет?

– Обещают, – ответил Максим, – что скоро.

– А как на самом деле?

Максим снова развел руками.

– Вам как, оптимистично или правду?

Двери кафе перед ними распахнулись, Максим остановился и пропустил вперед Фирестоуна. Хоть и магнат, и это значит, мало заслуживающий уважения, но человек в возрасте, а это обязывает.

– Я правду вынесу, – пообещал Фирестоун. – У меня крепкие кости.

– Я могу отвечать, – пояснил Максим, – только за свой коллектив. Мы тоже стараемся изо всех сил упростить процедуру… конечно, не за счет качества, но у нас есть известные ограничения. А вот у фармацевтов нет, так как лекарство можно улучшать и улучшать, пока не будет стоить центы.