Максим смолчал; снова показалось, что у Аллуэтты нечто на уме, зато Френсис просто расцвел, как майская роза под теплым солнцем.

– Аллуэтта!.. Поздравляю с полноценным членством в нашем тесном коллективе высоколобых. Во-первых, ты пришла на работу в выходной, что делает тебя членом элитнейшего клуба, во-вторых, ты приняла участие в обсуждении на равных… Не завидую тому, за кого изволишь выйти замуж. Красивая, да еще и умная!.. Просто адова смесь.

Максим нахмурился, все дружно посмотрели на него и как будто в самом деле пожалели, хотя кто их знает, ценности и приоритеты меняются причудливо.

– Миллионы, – сказал он, – это разве много?.. Из десяти миллиардов, или сколько нас сейчас?.. Нет, мы еще не скоро скажем, что разумны. Что наконец-то разумны.

Аллуэтта смотрела исподлобья, предполагая каверзу, а Френсис, все уловив, сказал неожиданно мягко:

– Шеф прав, хоть и шеф, что удивительно… даже сейчас, когда строим коллайдеры, все еще руководствуемся инстинктами, и только инстинктами. Все у нас направлено на удовлетворение базовых инстинктов: продление рода, экспансия на новые территории эт сетера.

Она проговорила с опаской:

– А как иначе?

– Сперва перейдем, – пояснил Френсис, – на иную платформу. На кремний, металл или в волновые поля, это уже не так важно. Лишь тогда избавимся от древнего наследия животных… Да и то сомневаюсь, сумеем ли избавиться полностью? Или хотя бы в весьма значительной мере? Но все-таки, все-таки…

Евген сказал гордо:

– На меня не кивай, я уже сейчас почти сингуляр. Элитный, украинский!.. Ты вот за кого болеешь?

Френсис ответил равнодушно вежливо:

– Спасибо, я здоров.

– Я тоже здоров, – возразил Евген, – я спросил, за московский «Спартак» или киевское «Динамо»? У них завтра сшибка в финале!

– Ты нездоров, – ответил сухо Френсис, – давай отсядь от меня, а то еще заразишь.

Евген картинно изумился:

– Чем?

– Дуростью, – ответил Френсис сердито. – Дуростью почему-то легко заразиться, а вот умностью нет. Как думаешь, почему?

Громко заржал Георгий:

– Ну ты нашел у кого спрашивать… Он же пока дрозофильщик недобитый! Вот перейдет на мышей…

– Сам ты дрозофил, – сказал Евген. – Я вообще не понимаю, что было бы, если бы я был, скажем, в этом существе с разинутым ртом на той стороне стола, которое именует себя почему-то Георгием?.. Это было бы ужасно. Нет, это немыслимо, невозможно!..

Френсис фыркнул:

– Почему?

– Не знаю, – тоскливо, но с достоинством ответил Евген. – Только чувствую, что ну никак не мог быть в его глупом теле. Или вообще быть им. Я должен был оказаться здесь! И только здесь. В этом теле.

Георгий рассматривал его беззлобно, повернулся всем корпусом к Максиму:

– А вообще интересный вопрос… Я тоже иногда не понимаю, почему я именно здесь?.. И в этом времени?.. Я же мог быть в теле римского легионера или египетского раба на постройке пирамид!.. Но я здесь, на самом краю времени!.. Это слишком невероятное совпадение, чтобы позади меня миллионы лет, а впереди – ничего, чтобы именно я оказался на этом постоянно сдвигающемся острие времени!.. Нет, чего-то мы еще недопонимаем.

– Невероятно, – согласился со вкусом и Джордж. – Вообще невероятно, что при необъятности вселенной и времени мы оказались в этой вот точке.

– Вот именно, – воскликнул с жаром Георгий. – В этой, а не в конечной, когда все уже позади, как должно быть хотя бы по теории вероятностей, а мы бы только наблюдали пришедший к концу мир…

Джордж медленно проговорил, растягивая слова:

– А может быть, так оно и есть?

Аллуэтта прошептала Анечке тихо:

– О чем это они?

– Умничают, – обиженно сказала Анечка. – Образованность все хочуть показать!.. А мы как бы ничего не поняли, что значит – две дуры такие глазами хлопаем.

Аллуэтта шепнула еще тише:

– Пусть так и думают. Но мы же знаем, как на самом деле?

Анечка посмотрела на нее с подозрением, потом заулыбалась:

– Ну да, конечно!

На экране среди новостей мелькнула грандиозная панорама ВВЦ, которую старшее поколение все еще называет ВДНХ. Там затеяли полную реконструкцию, когда снесут все старинные помпезные здания, олицетворяющие мощь и достижения СССР, а выстроят вот это, смотрите, просто чудо, Православный Комплекс Приобщения к Иисусу.

Торжествующие телеведущие радостными голосами рассказывали о всенародном энтузиазме при известии о начале демонтажа последнего из знаковых примет режима сталинской эпохи, из-за которого Россия теперь вынуждена каяться перед всем миром до конца веков, величественнейшего из фонтанов «Дружба народов».

– Был там в детстве, – сказал Максим с непонятной ноткой в голосе, – там по кругу, как говорят теперь, представители всех республик того времени…

– А между ними, – подхватил Джордж, – проложены снопы золотой пшеницы и пучки конопли, основных сельскохозяйственных культур царской России и СССР. Я знаю, я же не русский, потому там был несколько раз.

Максим шумно вздохнул, а Георгий сказал мечтательно:

– Мир был чище…

– Еще бы, – сказал Френсис с иронией, – поля засевали маком и коноплей…

– И что? – возразил Максим. – Из мака зерна на лекарства и маковые пироги, из конопли самые лучшие веревки.

Евген подтвердил с готовностью:

– Куда прочнее льняных! У нас целые области коноплю выращивали! Никто и не знал, что это адский наркотик. Из нее еще бумагу делали, одежду, обувь, нитки, канаты и тросы… А семена ели… А что сейчас?

– Прогресс движется зигзагами, – сказал Максим. – Вперед, но с небольшими… маа-а-ахонькими скачками вбок и даже назад. Но все же…

– Ага, – сказал Евген, – махонькими. Ну да, совсем.

Дальше он заговорил, что не только мак и конопля, но из аптек исчезли безобиднейшие таблетки и микстуры, которыми привыкли пользоваться при простуде и кашле, но Аллуэтта дальше уже не слушала, присматривалась к Максиму.

Тот допивает короткими глотками кофе, взгляд уже сосредоточенный, сейчас встанет из-за стола и всех погонит на работу, хотя остальные еще бы посидели, все-таки выходной, можно бы чуть и полегче…

– А правда, – спросила она отважно, но ощутила, как от испуга сжались все внутренности, – что здоровое полноценное общество не может существовать без развитой преступности во всех сферах деятельности и всех ветвях власти?

На нее уставились с изумлением, а Евген сказал с одобрением:

– Настоящая дочь своего отца!

Максим дернулся, а Джордж сказал мягко: