Кавказцы вертели во все стороны головами, высматривая Ваню. Один из них вынул из кармана мобильник и позвонил. Я замерла в напряжении

Ваня

Я подошёл к микроавтобусу и рывком открыл дверцу. Султан сидел развалясь, широко расставив толстые ноги, и пил из бутылки какой-то сок. Если бы я встретил его нечаянно, я бы, наверное, не сразу его узнал. Он был без усов и бороды.

– Ты чего, старик?! – удивленно воскликнул водитель.

Моя рука уже лежала в грибах, сжимая рукоять глушака. Я поднял длинный ствол и выстрелил водителю в грудь. Султан с рёвом бросился на меня. Я выстрелил в него. Он вывалился из микроавтобуса. Кажется, я попал ему в пах. Он двумя руками держался за это место, пытаясь встать. Я выстрелил ему в сердце. Его руки отвалились от паха.

Краем глаза я следил за водителем. Это был совсем молодой парень. Не стоило его убивать. Но он выхватил ствол. Я выстрелил ему в лицо. Пуля попала в нос. Я оттащил их волоком к краю автостоянки, под кусты орешника, и забрал оружие.

Я сунул в карман тэтэшник с глушителем, в котором кончились патроны, и взял наизготовку «гюрзу». Теперь придётся пошуметь.

У Султана зазвонил мобильник. Я напрягся. Отвечать? Не отвечать? Нет, лучше не отвечать.

Я зашёл на вахту. Вахтёр что-то видел. Я сказал, чтобы он сидел тихо и не дёргался. Он молча закивал головой.

Я выглянул в окно. По дорожке быстрым шагом шел один из трех «духов». В руке у него был наготове ствол. Я достал «гюрзу». «Дух» открыл дверь и тут же схлопотал пулю в грудь. Следующая пуля ушла в лоб. Выстрелы были очень громкими. Оставшиеся двое должны были всполошиться.

Клава

Кавказец не дождался ответа по мобильнику, что-то сказал своим и исчез. Не прошло и минуты, как послышалось два громких выстрела.

Оставшиеся двое кавказцев побежали на выстрелы.

Я сказала родителям, что нам нужно быстро уйти. Я не сказала «бежать». Но они меня поняли.

Мы побежали к дыре в заборе.

Ваня

Я не стал ждать, когда те двое подбегут к вахте. Я пошёл им навстречу шаркающей походкой. У «гюрзы» потрясающая убойная сила. Я всадил им по пуле в грудь, и мог после этого спокойно уйти. Они были в глубоком обмороке. Но я уже взял себе за правило стрелять без разговоров и стрелять наверняка. Для полной верности я всадил им по пуле в лоб. Я не испытывал при этом ни малейшей жалости. Они приехали сюда не для разговора по душам. Они приехали, чтобы убить меня, двух девчонок и еще троих пожилых людей. И до этого они наверняка убили немало людей. Они просто получили то, что заслуживали.

Клава

Мы отъехали несколько километров и свернули в лесок. Ваня, Эля и я – в микроавтобусе, остальные – в БМВ отца. Здесь мы всё рассказали родителям, я отдала отцу деньги, и сказала, где находится остальная сумма.

Отец сказал: если у нас не будет денег, мы обязательно кого-нибудь ограбим.

Мы попросили довезти нас до ближайшей автобусной остановки.

– Куда же вы теперь? – спросила мама.

Я сказала, что в Свидлов.

Матери решили: коли так, то они могут доехать до Свидлова поездом. А нас пусть отвезёт отец.

Ваня

Проезжая по мосту через какую-то речку, я выбросил в воду тэтэшник и «гюрзу». Я не хотел сидеть за то, что сделал, потому что всё сделал справедливо. Из глушака и гюрзы были убиты те, кто убивал, и кто еще бы не раз убил. Но судья всё равно посадил бы меня. А сейчас у него не будет для этого достаточных оснований. В санатории стрелял не я, а какой-то старик.

Гусаков молчит. После того, что произошло, он то ли боится меня, то ли… Он точно какой-то другой. Он оживился только тогда, когда я попросил его рассказать о встрече с судьей Мещалкиной.

Ярослав Платонвич Гусаков

Я подошёл к Мешалкиной, когда она, выйдя из суда, направлялась к своему скромному джипу «ауди».

– А вы кто, собственно будете? – спросила она, когда я сказал, что хотел бы поговорить о Клаве Павловой. – Отец? – она подняла выщипанные брови. – Насколько я знаю, у неё нет отца.

Пришлось сказать, что у каждого есть и мать, и отец.

– Ну, да, – согласилась Мешалкина. – И где же вы были до сих пор? Где скрывается ваша дочь? Чего от меня хотите?

– Хочу, чтобы вы что-нибудь сделали для Клавы. Вы же отлично знаете, что она ни в чём не виновата.

Мешалкина состроила гримасу:

– Да? С чего вы взяли, что я так считаю? Нет, уважаемый, не знаю, как вас там, ваша дочь – пособница бандитов. А если это не так, чего ж она скрывается?

– Она не верит в справедливое следствие и справедливый суд…

Мешалкина скривилась:

– Бросьте! Странно даже, что вы пытаетесь что-то выторговать. Вашей дочери всё равно грозит срок. – Она посмотрела на меня с прищуром. – Что-то мне ваше лицо знакомо. Погодите…

Короче, она узнала меня. Мы учились в одной школе. Дальше разговор пошёл как бы по-свойски. Она сказала, что дело Клавы едва ли попадёт к ней, но всё равно будет слушаться в Свидлове, а значит, она обязательно что-нибудь для неё сделает. В худшем случае, Клаве дадут года три.

Я сказал, что это совершенно неприемлемо. Клава ни в чем не виновата.

Мешалкина посмотрела на меня строго:

– Ярослав, – сказала она. – Ты чего-то не понимаешь или делаешь вид, что не понимаешь. Клава виновата. С ее помощью пропал том уголовного дела. Мне пришлось выпустить очень опасного преступника, с которым, кстати, она была в интимной связи. Давно, правда, но у таких отношений нет срока давности. То, что ты сейчас проявляешь заботу, это, конечно, замечательно. Но должна тебе сказать, было бы лучше, если бы ты появился раньше.

Она знала, куда бить. Я тоже, конечно, знал её слабое место – связь с Мартыном. Но я не мог об этом сказать.

– Я не должна была брать Клаву на работу, – продолжала Мешалкина. – Знаешь, какая за ней слава ходила? Другие секретари судебных заседаний хотя бы заочно на юрфаке учатся. А Клава с десятью классами. Только ради Натальи взяла её. И что в ответ, вместо благодарности? Знаешь, сколько у меня было из-за неё неприятностей?

Я особенно не рассчитывал, что Мешалкина поможет снять с Клавы обвинение. Просто сделал попытку: а вдруг? И что же понял? Понял, что человеческая способность иметь второе лицо и вести двойную жизнь претерпела в последние годы существенную эволюцию. Я, со всеми своими пороками, просто ребёнок по сравнению с этой особой. Я не очень-то прячу своего настоящего лица. Кто хочет понять, всегда поймёт, что я за гусь. А эту скользкую тварь не ухватишь.

Клава

Я наблюдаю за Ваней. Он очень быстро меняется. От него исходит такая сила… И в то же время стало веять таким холодом… Я вижу, как на него смотрит отец. Он его боится. А я чувствую себя счастливой. У меня всегда была мечта иметь именно такого парня. Поэтому девчонки и связываются с бандитами. Но Ваня не бандит. Он может смеяться, может сказать теплое слово, ласково глянуть. Бандиты этого стыдятся. Нет, он не бандит. Но я чувствую, как он сам себе нравится всё больше и больше.