Вылезать из машины Эзры было неудобно. Хэл споткнулась, жестяная коробочка выскользнула из кармана и, со стуком ударившись о гравий, раскрылась.

– Черт!

Хэл нагнулась, чтобы собрать рассыпавшиеся веером карты, прежде чем их подхватит и унесет ветер. Эзра хлопнул своей дверью и обошел машину, чтобы ей помочь.

– Что-то уронили? – спросил он и, наклонившись, поднял одну карту, с любопытством посмотрев на нее. Тут лицо у него изменилось, словно он увидел привидение, но затем взял себя в руки и рассмеялся. – Таро!

– Именно этим я и занимаюсь, – коротко сказала Хэл. Одна карта попала под колесо машины, и она постаралась выцарапать ее оттуда, не повредив краешек о камень. – Я гадаю на картах таро на пирсе в Брайтоне.

– Не может быть! – Теперь Эзра по-настоящему рассмеялся. – Правда? А вы скрывали.

– Да нет. – Хэл просунула руку под машину, куда улетели еще две карты, достала одну, но не смогла дотянуться до второй. – Вы можете… Вы не могли бы достать вон ту карту с середины? Между колесами?

Эзра нагнулся, посмотрел, затем протянул руку и подхватил карту пальцами.

– Есть.

Но когда он встал, отряхиваясь, и посмотрел на то, что, собственно, достал, Хэл поняла, что это не карта, а фотография, которую дал ей Абель.

– Ого. – Он с минуту держал снимок в руках, стряхивая песчинки с потертых сгибов. – Откуда она у вас?

– Абель дал. – Хэл закусила губу. – Он… он решил, что мне она может пригодиться. Потому что у меня не так много маминых фотографий.

– Понятно. – И Эзра замолчал, не отрываясь глядя на фотографию. Хэл заметила, как он пальцем нежно погладил лицо сестры, которая сидела на снимке рядом с ним и улыбалась ему. – Вы… – Он с трудом сглотнул. – Вам, должно быть, очень ее не хватает.

– Да. Да, очень.

От того, насколько это была правда, у Хэл заболело горло. Говорят, время лечит, но это неправда или неполная правда. Первые рваные раны от потери затягиваются и рубцуются, но шрамы, которые они оставляют, не исчезнут никогда. Навсегда останутся чувствительными и болезненными.

Эзра еще раз смахнул со снимка воображаемые песчинки и потом, как показалось Хэл, почти неохотно отдал его с улыбкой, в которой было что-то от ее собственной оголенной боли.

– Мне тоже, – сказал он и, повернувшись, пошел к дому, как будто ему нечего больше было сказать.

– Итак, ввиду всех обстоятельств можно сделать вывод, что мы застряли тут до понедельника, – устало сказал Хардинг, плюхнувшись на диван в гостиной. Он взял с подноса чашку чая, который поставила перед ним Митци, и сделал глоток.

– Ты смеешься надо мной. – Абель закрыл лицо руками. – Я не могу остаться. У меня назначена встреча с клиентами на понедельник после обеда.

– Что ж, полагаю, тебе придется ее перенести, – разозлился Хардинг. Он разгладил рубашку, которая разошлась на животе, обнажив мягкую белую кожу, похожую на сырое тесто. – Могу также добавить, что отчасти это и твоя вина тоже. Оказалось, что нам всем надо было быть там как штык. Вот смотрю я на вас с Эзрой, и у меня создается впечатление, что я единственный, кто пытается распутать весь этот клубок.

– Да я представления не имел, что мать сделала меня этим чертовым душеприказчиком! – воскликнул Абель. – Какая вожжа ей под хвост попала?

– Ты лучше спроси, какая вожжа попала ей под хвост, что она вообще все это устроила, – отрезал Хардинг. – Включая то, что лишила наследства всех своих детей.

– Злость – коротко и ясно, – отозвался Эзра из угла комнаты. Он встал, взял с подноса чай и бисквит с тарелки. – У меня нет никаких сомнений: единственное, что радовало нашу матушку на смертном одре, – мысль о раздорах, которые неминуемо должны были возникнуть после ее смерти.

Абель мрачно закивал.

– Могу себе представить. Вероятно, она решила, что многолетние судебные разбирательства, которые проглотят все имение, гарантируют распри на долгие годы.

Многолетние судебные разбирательства. От этих слов у Хэл свело живот, а страх приковал к полу. Таких разбирательств не выдержат никакие сфальсифицированные ею документы, это совершенно ясно. Все выйдет наружу: правда о маме, бабушке – все. Но пути назад нет, она зашла слишком далеко. Уже невозможно правдоподобно придать этому мошенничеству вид простодушного заблуждения.

Она представила себя в зале суда. Вот адвокат с деланым недоумением говорит: Повторите для меня еще разок, мисс Вестуэй. Вы искренне верили, что ваша бабушка по материнской линии изменила имя с Мэрион на Эстер и переехала из скромного муниципального дома в Суррее в корнуолльское имение после собственной смерти?

И ей опять захотелось во всем признаться. Самозванка. Я самозванка.

Есть только один выход. Он, правда, не спасет ее от мистера Смита, но, когда все разъяснится, уже ничего не спасет. Даже если каким-то чудом удастся справить подложные документы приличного качества, чтобы они прошли проверку, и обвести всех вокруг пальца, до назначенного мистером Смитом срока никаких денег все равно не будет. Нет. Во избежание самого худшего надо выбираться, пока еще можно.

Она встала и размяла руки в карманах, чтобы они не дрожали.

– Послушайте, я тут подумала…

– Не сейчас, Хэрриет, – отмахнулся Хардинг. Он обмакнул бисквит в чай и зацокал, когда кончик раскрошился.

– Нет, сейчас! – твердо сказала Хэл. Ее будто душило какое-то отчаяние, она понимала, что с каждым днем делает все только хуже и скоро вообще может не остаться никакого выхода. – Я подумала… о наследстве… я не…

Она замялась, подбирая слова, раздумывая, как правильнее сказать.

Но ее опередил Эзра:

– А знаете, Абель прав. Вполне вероятно, мать в самом деле хотела, чтобы мы потратили наследство на тяжбы и распри. Не вижу никаких других причин, почему она так поступила. Но давайте честно: разве кто-то из нас заслужил хоть одно ее пенни? – Он посмотрел на Хардинга, потом на Абеля.

Абель пожал плечами:

– А мы что, требуем пенни? Я точно нет. Не лучше ли просто наплевать на ее желания и забыть про все это?

Сидя в углу дивана, Китти начала напевать мелодию песенки «Отпусти и забудь» из «Холодного сердца»[7].

Абель рассмеялся:

– Отпусти и забудь. Здорово, Китти. В этом есть что-то… высвобождающее. Ну, по отношению к себе я ничего другого и не ожидал и, уж конечно, не хочу, чтобы Трепассен мельничным жерновом висел на моей шее. Буду только рад, если имение достанется Хэрриет.

– Нет! – в отчаянии воскликнула Хэл. – Вы не понимаете… Я не… Я его не хочу.