– Господи ты боже мой! – взорвался Хардинг.

У Хэл вспыхнула искорка надежды. Может, ей все-таки не нужно ехать? Она уже хотела сказать, что останется, как вдруг позади послышался голос:

– Всем доброе утро.

Хэл и Хардинг обернулись, и Хэл услышала шумное сопение Хардинга, как будто кит всплыл на поверхность глотнуть воздуха.

– Эзра, – без выражения сказал он.

Тот, засунув руки в карманы, широко улыбался.

– Привет, братец. И еще раз привет, Хэрриет. Мило видеть, как Хардинг засовывает вас в багажник. Это называется сапоги всмятку. Хардинг, надеюсь, ты навел справки, что будет с имением, если Хэрриет не переживет поездочки?

– Эзра! – рявкнул Хардинг. – Совершенно неуместная шутка. И нет, Хэрриет не поедет в багажнике, так как кое-кто, – он демонстративно проигнорировал нетерпеливый вздох закатившей глаза Митци, – забыл взять откидные сиденья. Мы как раз обсуждали, как быть.

– Что ж, могу поспособствовать решению вашей проблемы. Мне тоже надо в Пензанс. Нужно снять немного денег, пока мы здесь торчим. Я возьму Хэрриет.

– О. – Хэл показалось, что Хардинг будто бы даже расстроился оттого, что больше нет причин для раздражения. А может, был недоволен тем, что теперь обязан брату. – Что ж. Решение… удачное. Прекрасно. – Он громко захлопнул заднюю дверь и расправил на животе пиджак. – Хорошо. Отлично. Ты помнишь дорогу, Эзра?

– Еще бы, – улыбнулся Эзра, крутя на пальце ключи от машины. – Я, конечно, давно здесь не был, но Пензанс не столь огромен, чтобы заблудиться. Увидимся там, Хардинг.

– Отлично. У тебя есть номер моего мобильного?

– Нет, – беспечно бросил Эзра. – Но с учетом того, что я так долго прожил без него, уверен, мы справимся.

Хардинг раздраженно вздохнул и вынул из внутреннего кармана пиджака портмоне. В нем было несколько визитных карточек. Он взял верхнюю и протянул ее Хэл.

– Поручаю это вам, Хэрриет, так как не могу положиться на организационные способности своего брата. Не потеряйте. И не опаздывайте. – Хардинг открыл левую переднюю дверь и сел в машину. – Встреча назначена на две…

Но окончание фразы заглушило шуршание колес по гравию – Митци набирала скорость. Хэл еще услышала из окна водителя: Пока, Хэл! – и машина двинулась по аллее. Когда она проезжала под тисовыми деревьями, в воздух взмыли возмущенные сороки.

– Та-ак… – тягуче протянул Эзра, направившись вдоль конюшен к площадке, буйно заросшей травой. – Значит, вы, надо полагать, моя… племянница?

– Да. – Ответ почти потонул в шуршании гравия под ногами и шуме ветра в ветвях, и, поскольку Эзра не повел головой, Хэл повторила громче, постаравшись вложить в голос побольше уверенности: – Да.

– Отлично. – Эзра покачал головой, однако не стал ничего объяснять и протянул ключи к низкой темной спортивной машине, припаркованной под деревьями на другом конце площадки. Машина тихонько пикнула, и сразу загорелись фары. Значит, не была заперта. Когда они подошли поближе, Эзра зло хохотнул и посмотрел вверх на дерево. – Чертовы отродья, – ругнулся он. – Надо было матери их потравить.

Хэл не сразу поняла, о чем говорит новоиспеченный дядя. Она проследила за его взглядом и увидела сорок, нахохлившихся на пронизывающем морском ветру. Яркие глаза-бусинки следили за ней. Однако только когда Хэл опять опустила взгляд на машину, до нее дошло, что имел в виду Эзра. Сзади машина была чистой, но капот, покрытый дорогой матовой краской, и лобовое стекло, пришедшиеся как раз под дерево, были щедро усеяны плотными черными плюшками – чем-то между птичьим пометом и кроличьим навозом.

– Что это? – спросила Хэл, опять подняв взгляд на деревья, а затем скривилась. – Простите, глупый вопрос.

– Вы верно догадались, – довольно мрачно ответил Эзра. – Не стоило забывать, что здесь машину ставить нельзя. Хардинг наверняка об этом помнил. Ну вот, пока я схожу за ведром, небольшая пауза. Простите, Хэрриет, мы точно опоздаем, но я не могу так ехать, а кроме того, эта гадость разъедает краску. Побудьте здесь, я постараюсь побыстрее.

– Не волнуйтесь.

Она смотрела, как Эзра повернулся и пошел обратно по площадке, оставив ее наедине с машиной и птичьим стрекотом. Через несколько минут он вернулся с ведром теплой воды и коротко сказал:

– Отойдите.

Хэл отошла как раз вовремя, поскольку Эзра окатил машину из ведра, от чего птицы разорались и поднялись в воздух. Правда, они довольно быстро успокоились и опять уселись на ветки.

– Ну что, без настоящей мойки лучше не сделаешь, – через какое-то время сказал Эзра. – Давайте-ка садитесь, и уберемся отсюда подобру-поздорову, пока можно.

Когда они выехали через кованые ворота на дорогу, Хэл почувствовала огромное облегчение и невольно шумно вздохнула. Эзра покосился на нее, скривив рот в ироничной, но одобрительной улыбке.

– Рад, что я такой не один.

– О, – Хэл вспыхнула, – я вовсе не хотела…

– Ради бога. Со мной необязательно лицемерить. Жуткое место. Почему, вы думаете, мы все вырывались отсюда при первой возможности?

– Простите. – Хэл не знала, что сказать. – Так… странно, потому что, в общем-то, это очень красивый дом.

– Просто здание, – отрезал Эзра. – Которое никогда не было домом, даже когда я тут жил.

Хэл ничего не ответила. Ей вспомнились слова Хардинга. Моя мать была ядовитой женщиной, и ее единственной целью в жизни было разливать свой яд, где только можно. Эзра вырос в такой атмосфере. Как и все они.

А если Хардинг прав? И решение оставить имение Хэл было последней местью его матери?

– Меня Трепассен не интересует, – сказал Эзра. Когда они подъехали к плохо просматривающемуся съезду, он обернулся назад через плечо и вписался в поворот дороги. – Я приехал только для того, чтобы увидеть, что мать таки похоронили. Говорю вам это, Хэрриет, чтобы вы поняли: я не испытываю никакого неудовольствия в связи с ее завещанием. Продавайте. Раздирайте на части. Мне действительно все равно.

– Понимаю, – тихо ответила Хэл.

В машине стало тихо. Хэл соображала, что сказать, чтобы не дать Эзре задать вопросы, которые непременно прозвучат, если пауза затянется слишком надолго. Контролируй беседу, услышала она голос мамы. Крепко держи руль в руках, не уступай его клиенту. Ею вдруг овладело острое желание разузнать о прошлом мамы, о ее жизни здесь. Каково это было – очутиться в Трепассене на правах кузины-сироты? Испытывала ли она ту же гнетущую тяжесть, о которой говорил Эзра, которую Хэл чувствовала и сама? Как долго она пробыла здесь? Неделю? Месяц? Год?

Может, спросить у Эзры? Ведь были же они знакомы. Фотография, которая грелась у Хэл в кармане, служила тому доказательством: они встречались, разговаривали.