Эви чувствует, как все ее существо вибрирует от злости. Когда сюда приезжает Мариан, о порядке можно забыть. Она нарушает все правила, будто к ней, богатой и знаменитой, они совершенно не относятся. Мариан причиняет неприятности даже во время своего отсутствия. По уставу муниципалитета каждый собственник дома отвечает за уборку снега и посыпку тротуара перед своим домом песком в случае необходимости, но Мариан никогда этого не делает. Каждую зиму повторяется одно и то же: как только выпадет снег, все торопятся на улицу его расчищать, а у ее дома он так и остается лежать.

Эви много раз задумывалась о том, что произойдет, если кто-нибудь вдруг поскользнется у дома Мариан. Только задумывалась ли сама Мариан? Судя по всему, она из тех, кто полагает, будто все проблемы можно решить деньгами. Вот денежка вам в утешение, надеюсь, ваш перелом позвоночника скоро срастется и чувствительность в ногах восстановится.

Эви пинает ногой колесо автомобиля Мариан. Она много лет писала в муниципальный комитет по благоустройству и высший областной суд по вопросам землепользования и охраны окружающей среды, но никого, похоже, не волнует неубранный снег на тротуаре у дома Мариан.

Бросив дерзкий взгляд на бетонную махину, Эви шагает домой. Она сама не знает, почему сейчас, в середине лета, вопрос уборки снега вызвал у нее такую волну негодования, но с тех пор, как в дверь постучалась эта женщина, Эви стало трудно управлять своими чувствами. Внутри будто что-то клокочет и закипает.

Уверенной рукой она открывает дверь нараспашку и заходит в дом. На самом деле, Эви шокировала новость о том, что непрошеная гостья приходится сестрой Маделен Грей. Непонятно, что Патрисия делает в Юсшере сейчас и почему не нашла Эви в 1987-м, когда девочка исчезла. Тогда Эви действительно требовалась помощь и еще можно было разузнать, что произошло. А теперь уже поздно. Слишком поздно.

Зайдя в кухню, Эви видит, что Саба украдкой запрыгнула на рабочий стол. Кошка шипит на нее с неподдельным ужасом, и хозяйка, обнажив зубы, отвечает тем же. Как она устала от всего, что произошло за эти годы, устала быть в ответе за все и вся! Зачем ей вообще было вмешиваться? Лучше бы как другие: отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила. Так ведь и случилось, когда Эви вышла замуж за Турда и в конце концов оказалась в Юсшере.

Она замирает от внезапно нахлынувших воспоминаний. Эви едва ли успела проработать в больнице пару недель, когда он пригласил ее. Как ответить на приглашение, не знала, но, увидев завистливые взгляды других медсестер, поняла, что вариант неплох. Мать, услышав, что дочь пригласили на свидание, загорелась. «Надень что-нибудь посимпатичнее и улыбайся побольше, только ради бога не обнажай свои ужасные зубы», – напутствовала она.

Конечно же, Эви хотела угодить матери и сделала как ей сказали. Приняла приглашение от Турда в ресторан, надела свое единственное платье с вырезом и улыбалась, не открывая рта.

Похоже, все прошло как нужно, потому что Турд пригласил ее вновь и на этот раз поцеловал в щечку. И Эви от этого было ни горячо, ни холодно, но, увидев, с каким энтузиазмом эту новость восприняли коллеги, поняла, что она на правильном пути. Полгода спустя они поженились, и Эви переехала в двухкомнатную квартиру к Турду.

Вначале все шло хорошо. Эви продолжала работать и еще занималась уборкой и готовкой. Временами ей казалось, что жена – это та же домохозяйка, только без зарплаты, но, с другой стороны, теперь у Эви было больше свободы, чем когда она жила у матери. К тому же все так за нее радовались – больше, чем после окончания сестринского училища, хотя последнее было гораздо труднее, чем выйти замуж.

Общались они с Турдом не много. Обычно он читал газету или сидел перед телевизором, что вполне устраивало Эви, потому что общие темы для разговоров находились редко.

Но вот настал год, когда закрыли фабрику, на которой работал Турд. Он сказал, что скоро найдет новую работу, и Эви поверила. Она продолжала убирать и готовить, хотя становилось все труднее, поскольку муж теперь частенько жаловался – то пол недостаточно чистый, то котлеты недожарены.

Настроение Турда менялось словно маятник настенных часов, бывало, он злился так, что срывался на крик. Эви понимала: отсутствие работы раздражает, но стоило ей только сказать об этом, как муж начинал злиться еще больше. Однажды Эви совершила ошибку, заметив, что шансов найти новую работу было бы больше, если бы Турд согласился покинуть пределы квартиры. В результате схлопотала пощечину, след от которой держался несколько дней.

Пожаловавшись по телефону матери, Эви услышала в ответ, что скоро все наладится и главное – не сдаваться. На работе ей дали тот же ценный совет. Видя огромные синяки на запястьях и под глазами Эви, ей сочувственно кивали и перешептывались о том, как трудно мужчине не иметь возможности содержать семью.

Эви поражалась снисходительности, с которой все кругом воспринимали ее травмы. Соседи, продавцы и начальники смотрели со смущенной улыбкой либо вовсе отводили взгляд. И Эви полагала, что так и должно быть. Она терпела такое отношение, потому что не знала другого.

Но однажды все изменилось. Пожилая сестра Элис вызвала Эви к себе и спросила в лоб, не бьет ли ее муж. Строгое выражение лица старшей коллеги подчеркивали убранные в тугой узел темные волосы. Другие медсестры за глаза называли ее Рэтчед[35]. Эви никогда не могла понять, что имелось в виду, но, нисколько не стесняясь, дала прямой ответ.

– Да, – сказала она, – это так.

– В таком случае, – продолжила сестра Элис, и ни один нерв не дрогнул на ее лице, – ты должна оставить его.

– Что вы имеете в виду? – озадаченно спросила Эви.

– Упакуй вещи, собери все ценное, сними со счета все деньги, что сможешь, и уезжай отсюда.

– Но зачем?

Сестра Элис наклонилась вперед, спустила с плеча медицинский халат и обнажила протянувшийся через всю спину длинный шрам с рваными краями.

– Потому что иначе муж убьет тебя. Возможно, это случится не завтра и даже не в этом году, но однажды из-за своего плохого настроения он зайдет слишком далеко.

С этими словами она встала и исчезла.

Эви много думала над словами сестры Элис. Быть битой ей не нравилось, но Турд всегда говорил, что жена сама виновата и получала то за переваренную картошку, то за вовремя не выглаженные рубашки. Где-то в глубине души Эви верила: муж перестанет рукоприкладствовать, если она начнет лучше