сигарету, прикурил, закашлялся – вот же крепкий табак у них. Мы присели возле дерева прямо на газон, и Джон начал рассказывать.

– Ты Питер всё равно меня знаешь, и это я не от самодовольства говорю, а по причине того, что это неизбежно. И не думаю, что ты языком трепать будешь, когда в Королевстве окажешься. Наверное, кучу бумаг о неразглашении подписал, раз сюда на заработок приехал, верно?

– Верно, так и есть.

– Да если и болтанёшь, кто ж тебе поверит. Столько лет уж прошло. Сколько лет… Знать бы сразу, хотя бы году в шестьдесят пятом, что самому нужно в этой жизни, сам бы Брайна уговаривал на такую затею. Знать бы… А то такой ценой всё это досталось. Бедный парень этот, убийца мой. Ведь согласился же всю жизнь в тюрьме гнить, и только ради того, чтобы его имя с моим вписалось навечно. Дурачок. Иногда жаль его. Хотя что жалеть – он сам захотел. Может, если бы не это предложение, так он в реальности меня убил. Кто знает?

Тут Джон глубоко затянулся несколько раз подряд, да так, что табачный дым завис облаком под ореховой листвой, и спросил:

– Скажи, Питер, а вот тебя в твоей жизни всё устраивает? Ты хотел бы поменять, то, что у тебя есть, на что-то иное?

– Мистер Леннон, я совсем недавно это сделал. И мне думается, что я не прогадал. Надеюсь, всё получится.

– Дай то бог, Пит. Это здорово.

– Простите мистер Леннон, можно и мне задать вопрос вам?

– Конечно задавай. Чего спрашиваешь. Мы же тут для этого и присели – поговорить. Как нормальные люди. Спрашивай, давай.

– А вам сейчас как тут, хорошо? Всё нравится? Я никому не передам, можете не думать об этом. Ваши мечты сбылись?

Рассказ Джона Леннона

– Хороший вопрос. Пожалуй, Питер, я могу ответить тебе утвердительно. По крайней мере, я теперь знаю точно, что мне нужно от окружающего мира. Только тут я смог себе позволить быть собой, и ни на кого не оглядываясь при этом. Надеюсь, что те, кто тут проживает, думают также. Только тут мы можем делать до самого конца то, что хотим. Тут у нас даже сроков выполнения нет. Иногда мы такие джемы устраиваем… Закачаешься. Такое на материке невозможно провернуть. Во-первых, где встретиться таким известным людям, чтоб хотя бы обсудить план? Да нигде нельзя – сразу кто-нибудь сообщит кому-нибудь о таком событии планетарного масштаба, и – начнётся кутерьма! Все ведь, блин, захотят денег заработать. И это сразу начнёт всех музыкантов бесить. Ну сам посуди – мы компанией решили собраться, и подурачиться с инструментами, а нам тут же скажут – а где вы хотите собраться? В каком зале? А кто оплатит аренду? А за электроэнергию кто оплатит? А вот ты, Элвис, по контракту со своей фирмой не можешь петь вместе с другими звёздами миллионерами, это размоет твою прибыль на всех, а ты можешь один такой зал собрать. А каких журналистов пригласить? Никаких? Это по всем вашим контрактам невозможно! И ещё, и ещё что-нибудь подобное заявят. Идиоты. Сами тупицы, ничегошеньки не могут сделать, а с нас получить горазды, если мы даже бесплатно хотим поиграть. Так что, кроме, как тут, свободное творчество в мире уничтожено совершенно. Здесь, на этом островке, мы находимся в раю для творцов. Тут же ведь не только рок-звёзды есть. Места достаточно. Вот в ту сторону, на север, во-он в тех зарослях, живёт какой-то художник. Не знаю кто такой. Хотелось бы познакомиться, у меня вопросы по акварели есть, спросить не у кого, а к нему не могу просто взять и подойти – я уважаю его одиночество. Тут все уважают одиночество окружающих. Вон там дальше вроде учёный какой-то проживает. Тоже не знаю, кто таков. Брайн со многими был знаком, и всем помочь хотел. И ведь получилось у него!

Продюсеры и деньги убили рок-н-ролл. Просто уничтожили. Они вынудили музыкантов подчиняться им, помогая вылезти из нужды. Но затем удавка сжималась. Ты поговори ещё с Брайном Джонсом на эту тему – он как никто лучше других знает эту кухню. Как все его обгадили, когда он стал говорить о том, что Роллинг Стоунз стали записываться последнее время только из-за денег. Эти недоноски Мик и Кит-торчок, их ведь только деньги и интересуют. И – всё! Как только Брайан пошёл против мнения музыкальных воротил, – сразу стал не нужен. Ага, наркоман он! А Кит – нет. Кит пьёт только кефир и нюхает розы, да? Кит молчит, и играет до сих пор. А Джонс начал пропагандировать интерес к чистому творчеству, и сразу стал неуправляемым наркоманом. А ведь их лучшие вещи появились, когда он был в группе. Когда он лидировал. Он один у них тогда был вменяемым музыкантом. Только про это сейчас не принято говорить. После него пригласили Мика Тейлора. Талантливейший гитарист! В нём одном больше закваски было, чем во всех остальных. Поэтому он и не сыгрался с ними. Да и Киту-торчку ни к чему был хороший гитарист рядом – сам то он до сих пор играть не научился. А махать левой ногой да правой рукой – не велика наука.

Или вот, возьми меня примером, я ведь самый знаменитый тут. Ты сам как думаешь, отчего я ушёл в изоляцию на пять лет в семьдесят пятом? Думаешь, захотелось просто поваляться, отдохнуть? Да меня просто задолбало до блевотины смотреть на эти масляные рожи в Лондоне, да и в Нью-Йорке тоже. А самое главное – я больше не захотел кормить их, эти свинячьи хари. У меня тогда, в семьдесят пятом, просто закончились сроки всех контрактных обязательств. Я в семьдесят пятом перестал кому-либо быть обязанным! Нажитые капиталы позволяли не идти на новые контракты. Я и подумал – да на хрен всех! Пусть помечтают подольше. Пятнадцать лет мне трахали мозги все, кому не лень. Все эти промоутеры, антрепренёры, менеджеры, мать их! Я ещё в шестьдесят втором году подумал, что эти холодные, скользкие змеи всё испоганят своими липкими пальцами. Ну в итоге так оно и вышло – они стали указывать, кто будет исполнять, что будет исполнять, в какой срок, и сколько получит за это денег. А иногда, бывало и так, что исполнитель и автор ничего за своё сочинительство не получал. Этот истеблишмент музыкального бизнеса убил творческое