Ночи становились все влажнее и теплее. Марина чувствовалаэто особенно остро, потому что дни проходили как бы мимо нее. Она почти невыходила из своей комнаты, и Глэдис, приносившая ей еду, даже пересталавыманивать ее рассказами о жарком солнышке и щебете птичек, а только смолчаливым страхом поглядывала на мрачное, исхудавшее лицо «русской кузины» иторопилась убраться поскорее из комнаты, ставшей местом добровольногозаточения. Никто, впрочем, не догадывался, что по ночам Марина все-такивыскальзывает из замка и бродит по лужайкам и тропинкам, кружит, словномотылек, которого манит негаснущий свет в окне Десмонда… Иногда окнооказывалось темным, что означало – лорд Маккол покинул родовое гнездо. Маринатолько от Глэдис узнавала о том, что творилось в замке и деревне. Именногорничная поведала ей, что несколько арендаторов-фермеров, оказавшихсяохотниками за ведьмами, были выселены с земель Макколов, что Сименс изгнан…хотя и никуда не ушел. Его хватил удар, и сэру Десмонду пришлось оставитьобезножевшего старика в замке, поручив его попечению мистера Джаспера, которыйоправился от болезни. Разумеется, не сам Джаспер ходил за больным – на то былаприслуга, и именно благодаря ей стало известно, что Сименс совершенно обелилледи Марион. Впрочем, отношение Глэдис к Марине не изменялось к худшему и доего признания: Агнесс яростно не любили в замке, и хоть смерть ее была ужасна,девушка сочла, что она заслужила свою участь. Марина не знала, дошли ли словаСименса до лорда Маккола – Десмонда она так и не видела. Судя по всему, онспокойно воспринял ее затворничество. Как, впрочем, и Джессика.

Потеря только что обретенной дружбы огорчала Марину до слез.Недоверие Джессики было оскорбительно! Ведь видела потрясение Марины, пыталасьпомешать ей спуститься на берег, а потом вдруг, ни с того ни с сего… Конечно,Джессика в тот момент прямо-таки обезумела от ужаса, ее отчасти можно понять…Но все-таки Марина чувствовала себя преданной и бесконечно одинокой.Худо-бедно, а 31 июля медленно, но верно приближалось, и все чаще Маринеприходила мысль, что у нее есть возможность расчудеснейшим образом отплатитьДесмонду за все, что ей пришлось перенести по его вине.

Нет, она больше не мечтала о том роковом выстреле. Вот ведьжелала Агнесс зла, а потом жизнь готова была положить, лишь бы спастисоперницу. Но кто-то же подсунул в шкаф Марины куклу с иголкой в сердце! Ипочему-то именно след Агнесс отпечатался на рассыпанном маке! Дыма без огня небывает… Но если Десмонд у нее на глазах пустит себе пулю в лоб, не будет ли этоповторением действа на берегу реки? А вот ежели он с нею повенчается,подтвердив публично то, что было совершено тайком, кто тогда в Маккол-кастл посмеетпосмотреть сверху вниз на «русскую кузину»! И Джессике придется оченьпостараться, чтобы заслужить прощение миледи Марион…

* * *

– Алан! Алан!

Марина, вышедшая на прогулку, услышала крик и вздрогнулатак, что с трудом удержалась на ногах. Наверное, какая-нибудь служаночка зоветсвоего дружка. Пришла на свидание, а его нет на месте. Но почему она кричит стаким отчаянием? Может, застала милого с другой?

Марина печально хохотнула, да так и замерла с открытым ртом,увидев черный клубочек, прокатившийся по лужайке от кустов к замку.

Неужели Макбет, которого Марина уже много дней не видела,словно и кот тоже заразился всеобщим отчужденным отношением к ней? Глупости,кот белый, да и существо это гораздо больше. Вот оно распрямилось и замахалоруками, слишком длинными для его коротенького тела…

– Брауни! – так и ахнула Марина.

– Алан! – послышался новый испуганный зов, и Маринаудивилась еще более: разве порождение нечистого духа, брауни, может носитьчеловеческое имя? А ему оно, несомненно, знакомо: брауни остановился, неуклюжезатоптался на своих коротеньких ножках и начал медленно поворачиваться на зов.Тогда Марина неожиданно для самой себя окликнула:

– Алан! Иди ко мне!

И брауни замешкался, не зная, на чей зов спешить. Нопоскольку новых окликов не последовало, со всех своих коротеньких ножекзаспешил в сторону ближнего голоса – к Марине.

Она не знала, как смогла не кинуться прочь, стеная от страхаи отвращения. Вцепилась в какой-то куст, чтобы удержать себя на месте, и во всеглаза смотрела на приближавшийся к ней темный клубок. И в это мгновение взошлалуна.

– Господи милостивый! – выдохнула Марина, разглядевхорошенькое детское личико на уродливом мохнатом теле, и у нее обморочнозашлось сердце. Но в тот же миг рука ужаса разжалась, ибо она разгляделадлиннополое и длиннорукавное одеяние, что-то вроде неуклюжей шубенки,облегавшее ребенка. И ей уже не было страшно, когда дитя с разбегу кинулось кней, так что Марине ничего не оставалось, как подставить руки, подхватить его иприжать к себе.

Ребенок счастливо засмеялся, и в алом ротике сверкнулижемчужные маленькие зубки. Не веря глазам, смотрела Марина в светло-голубыеглаза, казавшиеся в лунном свете похожими на опалы, на льняные вихры,выбивавшиеся из-под круглой, плотно завязанной шапочки. Она уже видела этоличико… Нет, не может быть!

Ребенок на ее руках вдруг завертелся и плаксиво шепнул:

– Жарко…

Светлые бровки жалобно изломились.

И в самом деле: ночь тепла, дитя набегалось, а в такойшубейке и в мороз взопреешь. Марина осторожно поставила малыша на траву ипринялась развязывать тесемки шапки и поясок шубы.

Почувствовав прохладу, дитя радостно завертело головой.Шапочка свалилась, и лунный луч заиграл на гладенько причесанной головке.

– Ты кто? – спросило дитя. – Мамочка?

У Марины почему-то перехватило горло.

– Погоди-ка раздеваться. Как бы не простыть на ветру… – Иона вновь принялась напяливать шапку на светлую головку, как вдруг дитя исчезлоиз ее рук. Марина какое-то мгновение так и сидела на корточках, тупо уставясьтуда, где только что был ребенок. «Брауни, настоящий брауни! – мелькнула мысль.– Был да исчез!»

И только потом она сообразила, что малыш исчез не сам по себе,а был вырван из ее рук женщиной, которая сейчас ломилась через кусты, держа«брауни». А тот тихонько смеялся – словно серебряные колокольчикиперезванивали! – и махал Марине.

Девушка ринулась следом, повинуясь той же слепой вещей силе,которая нынче ночью направляла ее поступки. В несколько прыжков догналаубегавшую женщину, что было силы вцепилась в ее плечи, рванула… и тут жесогнулась, зашлась от боли, хватаясь за колено. Потому что похитительницаребенка, не оборачиваясь, лягнула ее, как норовистая кобылица, и сновабросилась в глубину парка.