Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От кармана до шаурмятни дорожка была вытоптана негусто, а вот сразу за ней проходила широкая, глинистая, даже на вид липкая и зыбкая тропа к виадуку. В самых зловещих местах сиротливо серели брошенные для спасения пешеходов доски и плоские деревянные ящики дном вверх. Эля подумала и решила идти по краешку этой бизоньей тропы, тем более что отдельные цепочки следов выдавали, что эта мысль не ей первой пришла в голову. Возле шаурмятни, стоящей торцом к дороге, тропа слегка расширялась – кто-то отходил к карману и маячащей вдалеке за ним пустой автобусной остановке, кто-то заворачивал перекусить. Эля прошла в двух шагах от ларька, разглядела за стеклом круглую розовую голову абсолютно лысого парня – почти европейские черты, брови черточками, – прошла было мимо, завернула за угол шаурмятни – там стояли грустные летние столики, и под ними снег лежал истоптанный настолько, что стоило бы обойти сторонкой, – но тут из приоткрытой двери на Элю дунуло таким запахом кофе, что ноги сами вернули ее к стеклянной витрине.
Блин, карточки!
Карточки!
Эля в ужасе вытащила и распахнула кошелек – одинокая пятисотка «на проезд» там таки лежала. Кофе хотелось так, что аж зубы ломило.
– Капучино, без сахара, большой.
Кофе горячил пальцы – а перчатки-то в машине остались. Эля мысленно плюнула на белизну кроссовок, отошла к столикам, поставила стаканчик на исцарапанный белый пластик. Вытащила из сумки салфетку со следами губной помады – умная Эличка не велела бросать мимо урны, – и вот погляди-ка, мусор, а пришелся к месту.
Она выхлебала кофе, ни о чем не думая, тупо глядя на снег, и вернулась к двери шаурмятни, где стоял картонный ящик для мусора. Из двери вдруг высунулся продавец, воровато оглянулся, прижал палец к губам, схватил ее за рукав и потащил внутрь.
«Мля, ну что ты чуркана включил-то…» – тоскливо подумала Эля, соображая, как побыстрее выхватить ключи, но что-то в его лице заставило ее подчиниться. Продавец втянул ее внутрь, к прилавку, еще раз приложил палец к губам и глазами указал в правый край окна, в ту сторону, где она оставила машину.
Там стоял, запарковавшись поперек кармана, как последний козел, здоровенный джип, и двое мужиков копошились рядом с ее машинкой. Открыли переднюю дверь, один по пояс залез внутрь, второй что-то делал с багажником. Третий вышел из-за джипа, озираясь, и двинулся в сторону шаурмятни.
Эля даже не успела отреагировать, а продавец отпихнул ее в сторону, вытащил из-за здоровенного холодильника металлическое ведро с крышкой, выдернул оттуда же какую-то верхнюю одежду, схватил Элю за плечи и тем движением, которым добрые люди ставят за шкаф гладильную доску, засунул ее между боком холодильника и пластиковой стенкой шаурмятни. Повесил обратно куртку, закрыв остатки обзора, пинком задвинул ей ноги ведром и – ш-шурх! – похоже, вернулся к прилавку.
Правым глазом прямо перед собой Эля видела решетку и провода за холодильником. Левым – серебристую стенку. Между ее носом и холодильником было сантиметра два, а затылок прижимался к шуршащему картону.
Эля вцепилась в сумку и не дышала. Потом стала дышать. Потихоньку.
– Добрый день, уважаемый, – поздоровался с кем-то продавец.
Помолчал, видимо, слушая.
– Да? А? А, да. Конечно, десять минут назад, да. Красивая женщина, в красной курточке… Ну, может, пятнадцать минут, уважаемый… Что?.. Ох, не смотрел. Наверное, к метро пошла. Может, и через дорогу, мне отсюда не видно. Нет… Американо, двойной, все для вас.
Зашуршал кофейный аппарат.
– Приятного аппетита. Э-э. Понимаю, понимаю.
В тишине прошла минута, вторая. Эля молчала.
Продавец буркнул про себя не по-русски, щелкнул кассой. Эля сообразила – похоже, за американо тот, который ее искал, не расплатился.
– Слышишь меня – постучись тихонько, – сказал продавец.
Эля послушно постучала ногтем по холодильнику.
– У тачки твоей эти двое стоят, курят. Тачку всю разворотили. Этот ушел, я вижу, к виадуку. Стой тихо. Скажу, когда уедут.
Эля чуть-чуть опустила голову и сразу уткнулась лбом в прохладную стену холодильника. Да, Эличка, быть тобой не скучно, нет.
И тут она безо всяких предупреждений – никаких галлюцинаций, она отлично понимала, кто она, где находится и что один ее глаз видит пыль на решетке, а другой – его же мутное отражение в металлической стенке холодильника, – совершенно ясно увидела виадук. Не тот серый, разлинованный треугольничками, угловатый, что стоял над МКАДом, а тонкий и почти прозрачный, нависающий в воздухе над чем-то огромным и черным, над зеленой морской водой, над крошечными летящими чайками, над черными обломками, выпирающими то там, то сям из воды. И понять, зачем этот виадук, который ведет никуда, почему-то стало важнее, чем то, что холодильник вдруг тихо заурчал, и чем то, что ее почти, но все-таки не совсем, но почти поймали.
Я стою, прислонившись спиной к тоненьким перилам виадука, и смотрю на Выфя. Выфь сидит ноги бубликом и вяжет на пальцах узлы из куска шпагата. По идее, я пришла сюда, чтобы оглядеться, а Выфь – чтобы со мной ничего не случилось. Но он демонстративно показывает, что доверяет мне и не думает, что я попытаюсь прыгнуть с виадука вниз головой. А я, в свою очередь, конечно, могу перестать смотреть на Выфя и поизучать пейзаж. Как будто там есть что-то новое.
У меня за спиной океан и небо. Точно такие же, как из любого окна у меня дома. Справа торчит одиноко на трех опорах обломок Моста с нелепо высоким зданием университета на нем, вокруг той опоры, что осталась от внутреннего ряда, – деревянные причалы, хвосты их тянутся внутрь бухты, как будто задутые ветром. Несколько черных глыб разного размера там и сям так же нелепо торчат из волн. За ними высоко обрывается в воду отрог гор, защищающих бухту. За ним, вдалеке, сереют плавни, за которыми где-то там в океан впадает река Первого Севера. Он так называется, хотя никаких других Северов давно нет. Передо мной бухта, в бухте стоят три корабля, один из них – тот, на котором мы прибыли, в каюте лежат книги, и при мысли о том, сколько мне сегодня еще зубрить, становится дурновато. Слева сидит Выфь, загораживая спиной рабочий спуск с виадука, за ним видны улицы и дома, и за обрывистый южный берег заворачивает южный съезд.
Теоретически по нерабочему спуску сойти-то тоже можно, но он, мало того что становится чем ниже, тем круче и входит в воду уже совершенно отвесно, входит именно там, где, между прочим, очень глубоко. Братья пару раз
