Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты?
– Я бежать все равно не смогу, а прятаться поздно. Я останусь здесь и задержу.
– Но…
– Они близко. Беги.
Человек с большими руками наклоняется и берет на вторую руку моего старшего брата. У брата очень широко раскрыты глаза, и он очень-очень бледен, но цепляется за шею человека обеими руками. Человек поворачивается, чтобы уйти, и я вижу в черном провале коридора оскаленное лицо, залитое чем-то черным. Ярко-синие глаза, глядя на меня, чуть прищуриваются, и лицо становится почти человеческим, но тот, кто несет меня, поворачивается – и моя мать исчезает из виду.
Следующий раз я вижу ее год спустя.
Я бросаюсь к дяде Колуму, вцепляюсь в его ногу и кричу, пока она не уходит. И еще какое-то время после.
Я спотыкаюсь и останавливаюсь, опершись рукой о стену. Ну ничего себе. Все еще хочется откашляться. Нет, это не сон. Что я, снов не знаю? И это уж всяко не воспоминание, о своем детстве я знаю достаточно, и ни одна из матерей нашей семьи и близко не была похожа на это синеглазое чудовище. И я… любила своих мам. Сон это или воспоминание – это не мое.
Я проснулась с этим?.. То есть оно прилетело в меня сразу после разморозки? Или наконец-то случился первый в истории случай сновидения во время охлажденки? А, мое дело солдатское. Надо все это как следует запомнить, чтобы при первой же возможности сгрузить корабельному мозгоправу. У него голова большая, пусть думает.
До сектора персонала я дошла минут за двадцать, скорость нормальная, сердцебиение в порядке. Надо зайти на камбуз и запустить чем-нибудь пищеварительный тракт, а то, если протянуть после подъема без пищи больше пятнадцати часов, придется потом разгонять перистальтику в кибердокторе, удовольствие ниже среднего. Нет, когда роту поднимают сразу в бой, по-любому не до того. Но сейчас другой случай.
На камбузе – ни единого знакомого лица. Повар смотрит на меня с недоумением, но вдруг лицо его освещается:
– Сержант Кульд! Доброго подъема!
Обедающие – или ужинающие? – люди поднимают головы, с доброжелательным интересом смотрят на меня, но никто ничего не говорит. Я залпом выпиваю стакан фруктового сока с мякотью, получаю глубокую тарелку водорослевой каши, какой-то белковый мусс на сладкое и – боже, боже! – большую кружку синтетического кофе! Настоящего синтекофе! Как я по нему скучала все сорок или сколько там лет в холодильнике!.. Повар, подмигнув, обещает налить добавки.
Правый рукав комбинезона тихонько свистит. Корабль активировал мой аккаунт. Из воротника выползает на мягком проводке кнопка заушника, я привычным жестом перекидываю ее через ухо и прижимаю к коже, кнопка присасывается. «Србуи Кульд, вы слышите меня?» – говорит корабль мужским голосом. Я вздрагиваю – голос похож на мужской голос из чужого сна про ребенка, захлебывающегося кровью.
«Корабль, слышу вас отчетливо», – думаю я.
«Вам рекомендовано проследовать на диагностическую тренировку в зал, – продолжает серьезный голос у меня в голове. Ну еще бы. Ладно хоть поесть дали – и, кстати, это же значит, что силовых тренировок не предвидится. – Силовых тренировок не будет, – говорит корабль, – но мне поручено сообщить, что запланированы водные процедуры и стрижка».
Ну на-а-адо же!
У капитанов я не была никогда, ни разу. На совещания не приглашают даже сержантов, а внешних ремонтников и операторов ботслужбы – тем более. Любопытно, кстати, в качестве кого меня разбудили – вряд ли для того, чтобы поливать цветы у капитана в комнате. С другой стороны, будь срочная работа по внешнему ремонту, так я б уже была там, снаружи, а не распивала кофе на камбузе и не плескалась под душем.
Корабль привел меня не в офицерский сектор, где, по моим представлениям, полагалось сидеть капитану, а к вполне знакомому залу собраний. Сейчас зал был пуст, и от моих шагов гуляло легкое эхо. На всю дальнюю стену проецировалась панорама космоса – видимо, той местности, где мы зависли. Не знай я точно, что корабль вращается, чтобы создавать имитацию гравитации для удобства команды, могла бы подумать, что смотрю в иллюминатор.
Пространство зала от экрана отделяет поручень. Я подхожу, берусь одной рукой. Звезды́ этой системы не видно, проецируют, наверное, в обратном направлении. Незнакомые скопления, наверняка безымянные, странные очертания туманностей. Что здесь происходит?
В темноте за моей спиной что-то шевельнулось, и я оборачиваюсь. Низкое. Кибер? Что-то на колесах.
Оно подъехало поближе. Кресло. Кресло с объемным блоком жизнеобеспечения за спинкой. Слегка откинуто назад, человек в нем сидит почти прямо.
Кресло подъехало еще ближе, и в голубоватом свете проектора я различаю лицо, все еще прекрасное, несмотря на печать дряхлости. Кожа тонкая и мягкая, однако не обвисла мешками, а словно расправилась на костях черепа. Губы у нее и в молодости были тонкие и твердые, а глаза и ресницы даже, кажется, увеличились и посветлели. Белоснежные волосы убраны назад, лишь над висками поблескивают отдельные прозрачные нити, выбившиеся из прически. Истончившиеся руки лежат на сенсорных головках подлокотников. Ни тела, ни ног не видно, их скрывают складки черного, поглощающего каждый квант света одеяла.
– Капитан Хелен Картрайт, – говорю я, щелкнув каблуками протезов и наклонив голову.
* * *Эля крутанула руль и увернулась от подрезавшей всех подряд шахидовозки. «Муфлон горный», – ругнулась она сквозь зубы, ни на миг не отвлекаясь, чтобы посмотреть, куда делся втопивший по свободной полосе придурок. Вокруг хватало и без того, МКАД есть МКАД.
Куда ехать, она сама не понимала. Ну надо же было так вляпаться…
С другой стороны, не будь Эля Элей, сейчас двинула бы грустно домой, и не над чем было бы ломать голову. Как же, черт возьми, не скучно быть Элей.
Вечером девчонки звонили начиная с семи часов: ты обещала, ну блин, без тебя совсем не то, текила стынет, мальчики выдыхаются, басист щас уже упадет, где ты, Эля, мля. В полдевятого она поняла, что ну правда так нельзя, собиралась задержаться максимум на час, ну навалюсь со всей дури завтра, Мика, извини. И она была молодец и геройский герой: даже не прочитав еще грозную надпись над крючком с ключами, запустила заливать бэкап на терабайтник. Гордая, что вспомнила сама, дождалась, уже в праздничных сапогах на шпильках, когда все апдейты перельются, выключила все, чему надо было выключаться (на Лехиной машине висела грозная бумажка «Не трогать, рендер!»), – и выпорхнула с работы. Пока сдавала ключи на охрану, позвонила Татьяна, и, конечно, Эля забыла отнести терабайтник в подвальное хранилище. Так он и остался лежать в сумочке, притворился пудреницей, собака сутулая, она же рылась в сумке уже в кабаке, видела его,
