— Но разве ты не хочешь иметь детей? — В голосе Фиби прозвучало такое удивление, что я даже немного опешила.

— Не особо, — осторожно отозвалась я. — Мне всегда казалось, что когда-нибудь они у меня будут, но почему-то ничего не получилось. Пока что я предпочитаю быть одна. Мне действительно это нравится: и закваска в формах, и порядок в холодильнике, — добавила я, чтобы разрядить обстановку.

— Значит, так и нужно жить. Я уверена: следует делать то, что хочется. И к тому же ты можешь стать крутой тетушкой Аделью для Генри и Шарлотты.

Я рассмеялась.

— Тетушкой Эдди с неудачными подарками, которая будет вывозить их в город и закармливать пирогами. Так что поспеши, ладно?

— Сорок — почти то же самое, что тридцать, — рассудительно произнесла Фиби. — У меня по-прежнему есть еще куча времени.

Однако когда она произносила эту фразу, ее голос звучал немного грустно, и я потянулась к ней через разделявшее нас пространство, чтобы осторожно потрепать по руке.

— И что же случилось дальше?

— Я нашла узелок и тетрадь, и все развалилось на части. Мама долго плакала, а я злилась. Знаю, что это глупо, но я могла думать только о том, как ребенком возвращалась из начальной школы Бримли и вела вымышленные разговоры с Чарли. Я ненавидела Бримли, всегда чувствовала себя там лишней… Но чем дольше я думала об этом, тем отчетливее понимала, что все это какой-то бред, а мама не могла толком вспомнить. Она ничего не знала о втором ребенке, я имею в виду о тебе, несмотря на то, что о нем написано в маленьком блокноте, и забыла, как проходило удочерение: она никогда не умела обращаться с документами. Мама вцепилась в меня, умоляя не уходить и вообще отрицая факт усыновления. Это было ужасно. Не знаю… Ты когда-нибудь чувствовала что-либо подобное? Я имею в виду, после того, как к тебе пришла я?

— Я… э-м… да.

Я старалась не смотреть ей в глаза, испытывая стыд из-за того, что мой эмоциональный «Божественный циклон» каким-то образом затмил ее появление. К счастью, именно в этот момент сторож решил начать дробить древесину, и воздух наполнился ужасающим скрежетом, а когда он стих, раздался звон колокола, сопровождаемый криком. Похоже, это было слишком шумное место для последнего пристанища.

— Я хотела побывать в госпитале Всех Святых, — сказала Фиби, когда наконец стало тихо. — Но его больше нет. Равно как и общежития для одиноких матерей. Я думала, что смогу найти там чье-нибудь имя, что кто-нибудь сможет вспомнить ее…

Я прижала сумку к себе.

— Яблочко от яблони недалеко падает. Мама написала сотни писем, пытаясь разыскать тебя.

* * *

Фиби так долго читала записки Гарри, что я уже начала беспокоиться, а когда она подняла голову, я снова увидела слезы на ее ресницах. Моя сестра прижала пальцы к нижним векам, и я полезла в карман за платком, но нашла только пару бумажных полотенец — в крошках от печенья, которое я недавно принесла из кондитерской Грейс.

— Прости, — дрожащим голосом произнесла Фиби, отказавшись от бумажных полотенец в пользу собственной новехонькой пачки носовых платочков. — Ты думаешь, это может быть он? — Она пролистала папку, разгладила загнувшиеся края листов. — Можем начать с Хартленда, а затем двигаться дальше.

— Что ж… Я что хочу сказать… Ты уверена, что желаешь выяснить что-то о нем и вообще обо всем этом? — на всякий случай уточнила я.

— А разве я могу не желать этого? — Фиби выглядела удивленной. — Наш отец где-то там, мы все должны были жить вместе. Разве тебе не хочется узнать, что случилось? Разве не хочется с ним встретиться?

Я смотрела на нее. Моя сестра сидела, повернув ко мне лицо, ее глаза манили меня, просили, чтобы я была здесь, с ней, была ее частью, и на миг я почувствовала ужасную скованность перед столь огромными ожиданиями, перед решительным желанием получить все, что я могу дать. Мой рот открылся, чтобы заверить Фиби в том, что она права, как я сделала бы раньше. Но я намерена была выяснить, чего хочу я.

— Может быть, и нет, — вдруг произнесла я. — Но думаю, что однажды это сделаю.

Мой ответ удовлетворил Фиби.

— Это все еще кажется мне невероятным, я имею в виду, что мы с тобой вместе. Чудесно, правда?

Глаза у нее по-прежнему были красными и немного припухшими, но цвет лица уже восстановился, а когда Фиби тронула меня за руку, я заметила, что она улыбается. Она была такой решительной, открытой и совершенно не походила ни на кого из моей семьи, но на этот раз я не ощутила неловкости и, невольно ответив на ее улыбку, почувствовала радостный трепет из-за причастности к этому «мы».

— Да, очень! — воскликнула я.

— Вот вы где!

Из-за кустов неподалеку от нас выскочил сторож. На его лице был написан гнев. Фиби вскрикнула и подняла папку, пытаясь закрыться ею, как щитом.

— Вы что, не слышали, как звонил колокол? — возмущенным тоном поинтересовался мужчина. — Это значит, что кладбище закрывается.

— Мы не знали, — виновато сказала Фиби, по-прежнему прячась за папкой.

— Извините, — добавила я.

Сторож бросил на нас сердитый взгляд и поднял грабли. Мы обе съежились от страха, но он всего лишь указал на маленькую тропинку, дождался, когда мы встанем со скамьи и соберем вещи, а затем пошел вслед за нами, так близко, что мы слышали его недовольное бормотание и ощущали исходивший от него запах перегноя. В конце концов сторож бесцеремонно вытолкал нас за ворота и с грохотом закрыл их за нами.

— Ох, ну что ж, все равно уже было довольно поздно, — произнесла я, хмуро глядя ему в спину. — И, кажется, снова начинается дождь.

Я открыла зонтик, держа его над нами обеими, и мы постояли так некоторое время, глядя на мрачные ворота кладбища.

— Лондон — странный город, — заметила Фиби. — Слушай, можно я возьму записки и эти письма? Поищу кое-что в библиотеке. Может быть, я смогу найти то, что упустил уважаемый мистер Мерк.

Что ж, этого от нее можно было ожидать. Я знала Фиби совсем недолго, но мне уже было ясно, что ей не свойственна нерешительность, особенно в тех случаях, когда можно что-то сделать, утолить жажду познания и заодно спасти детенышей тюленей. Я улыбнулась, невольно вспомнив другую знакомую мне женщину, которая верила, что любую проблему можно решить, и считала, что библиотека — единственное место, где можно не сомневаться в том, что жизнь имеет смысл.

— А можно мне взять тетрадь с записями о беременности?

Фиби полезла в сумку и вынула ее. Она лежала в пластиковом пакете с крепкой застежкой.

— Не потеряй его, ладно?

— Ни в коем случае.

Жонглируя зонтом и сумочкой «Hermès», я аккуратно спрятала тетрадь, потратив на это больше времени, чем было необходимо, потому что толком не знала, как попрощаться с Фиби. И вдруг, безо всякого предупреждения, она обняла меня вместе с зонтом и всем остальным и прижала к себе. Я почувствовала, что мое тело инстинктивно отпрянуло, испугавшись этой несанкционированной близости, но затем заставила себя расслабиться и на секунду прижалась к ее щеке.