и целости стёкла, рамы и огорчённо прицокнула языком. Похоже, эти воспоминания не имели ни малейшего отношения к медвежонку, рамы отличались узорами, да и стёкла, если всмотреться, были немного другими. А мне окружающее безвременье выдало разрешение на просмотр всего лишь одной истории. Ну что ж, значит, буду искать нужные зеркала и Светозара, надеюсь, мои поиски увенчаются успехом. Я бодро потопала вперёд, негромко напевая себе под нос и внимательно осматриваясь по сторонам, а потому сразу же приметила нужное мне зеркало. Выглядело оно ещё плачевнее двух предыдущих: покосившееся, в паутине трещин, с обломанной поцарапанной рамой. Ой-ёй, что-то мне подсказывает, что таящееся в нём воспоминание отнюдь не радужное…

Мои предположения, к моему искреннему огорчению, подтвердились. Я увидела уже подросшего медвежонка, стоящего на краю стремительно расширяющегося обрыва. Взрослый медведь по другую сторону обрыва отчаянно ревёт, неистово рвёт у себя на шее огненно-красный ошейник, пытаясь освободиться. Я всмотрелась в плетение и ахнула: это был сильный приворот, способный подчинить кого угодно, даже обретшего пару оборотня. Медведь отчаянно рванулся вперёд, к своему медвежонку, ошейник вспыхнул, сверкнул алый всполох, ещё больше увеличивающий разрыв между отцом и сыном. Приворот — страшная штука, она лишает разума, подчиняет чужой злой воле, а окружающие видят лишь опьянённого собственной страстью неверного мужа, ставшего равнодушным к детям отца. И мало кто попытается понять, с чего вдруг произошли изменения в таком порядочном когда-то семьянине, ведь осуждать и порицать гораздо проще, чем попытаться разобраться в происходящем. Я вздохнула грустно, погладила рукой раму, лихорадочно обдумывая, чем можно помочь околдованному медведю и его несчастному медвежонку. Путеводный поясок, о котором я, признаюсь, в раздумьях несколько позабыла, сердито завибрировал, словно целый рой лесных шершней, а потом дёрнул меня вперёд с такой силой, что я не устояла на ногах и полетела лицом вперёд в клубящуюся вокруг меня туманную мглу. Первая ведьма покровительница, только бы не покалечиться так, что даже Светозар помочь не сможет!

Упала я почти удачно: колени отшибла, локти ссадила, ладонью вообще во что-то холодное и скользкое уткнулась, но, самое главное, голова цела, грудь и живот не пропорола, да и руки-ноги пусть и гудят от боли, а всё же шевелятся! Морщась и шипя, я кое-как начала подниматься, да так и застыла, недоверчиво глядя на то, во что упиралась моя ладошка. Нет, ничего ужасного или опасного там не было, очередное зеркало, но только вид у него был совсем плачевный: рама погнута и изломана, точно на ней боевые маги меткость оттачивали, стекло изуродовано глубокими трещинами (очень хочется верить, что это не результат моего падения). Над такой ветхостью даже наклоняться страшно, кажется, вздохнёшь поглубже, стекло не выдержит и осыплет тебя роем острых осколков, от которых не будет спасения. Однако неясное прерывистое сияние уже вспыхнуло в глубине зеркала, пробуждая очередное воспоминание, и я осторожненько, буквально краешком глаза, заглянула в открывающуюся мне картинку.

Шоколадного цвета медвежонок, со ставшими очень заметными чёрными разводами и пятнами, неподвижно лежал на земле. Я не маг, не целитель и даже не оборотень, со смертью, хвала свету, близкого знакомства не имела, но мне было достаточно мимолётного взгляда, чтобы понять: медвежонок мёртв. Большой медведь, на шее которого то вспыхивал, то снова затухал красный ошейник, недоверчиво подошёл к сыну, принюхался, присел на корточки, подталкивая малыша лапой и время от времени призывно взрыкивая. Мол, ну, что же ты, вставай, просыпайся, малыш, домой пойдём. Медвежонок оставался холоден и неподвижен, точно магическая игрушка, у которой иссяк заряд. Медведь подхватил сынишку на руки, яростно и отчаянно прижал к себе, взревел в голос, раскачиваясь из стороны в сторону от жгучей, испепеляющей всё в груди, боли. Ошейник сверкнул и лопнул, разлетевшись на мелкие куски, по густому бурому меху серебристым инеем поползла седина, рёв отчаяния раздирал мне уши, ввинчивался в мозг, я не выдержала и отвернулась, зажимая ладонями уши, и в этот миг зеркало взорвалось сверкающим крошевом. Вот же мрак, я не успеваю отпрянуть…

Глава восьмая. Скелеты в старых шкафах

В нос и рот мне хлынула едкая, прожигающая едва ли не до костей слизь, я закашлялась, завертелась, пытаясь избавиться от жгучей пакости, заливающей мне уже всё лицо.

— Дер-р-ржи её, — рыкнуло над ухом, и чьи-то смутно знакомые сильные руки вдавили меня во что-то мягкое, пахнущее травами.

Я возмущённо вскрикнула, словно ветряная мельница замахала руками и распахнула глаза, не сразу узнав в склонившемся надо мной мужчине Святогора. Уф-ф-ф, можно выдохнуть, я дома, а не в лапах какого-нибудь безумного злодея, охотящегося на молодых ведьмочек, рядом со мной друг. Хотя какой он друг, спрашивается, травит меня всякой пакостью?! Меня передёрнуло от невыносимой кисели во рту и даже в носу, я закашлялась, поспешно вытирая лицо рукавом.

— Ты как? — Святогор присел на краешек кровати, едва ли не прямиком мне на ноги, я их еле-еле успела в сторону отодвинуть. — Ну и напугала же ты меня!

Над моей головой что-то звякнуло, забулькало, заскрипело, а потом раздался самый настоящий звериный рык:

— Кому я говорил: оставаться на месте и никуда не ходить?!

Не без труда, опираясь на Святогора, я кое-как села и даже голову смогла повернуть, правда, потом вынуждена была крепко зажмуриться, собирая, как любят говорить мои одногруппники, глаза в кучу.

— Легла быстр-р-ро!

А вот командовать мной не надо, я этого страшно не люблю. Возмущённая тем, что моей свободолюбивой натуре дерзают приказывать, я распахнула глаза и приготовилась высказать распоясавшемуся Светозару (а кто ещё, спрашивается, помимо Святогора может быть в домике некроманта на правах хозяина?) всё, что о нём думаю, да так и застыла с приоткрытым ртом, недоверчиво моргая. Некромант раздался в плечах, на обнажённой груди (нет, он точно не любит одежду, ни единого момента не упускает голышом побегать!) время от времени проступали широкие полосы густой чёрно-бурой шерсти, глаза горели жёлтым огнём, да и привычные черты лица плавились, сменяясь звериной мордой. Про хищный оскал и когти, никак не подходящие некроманту, я скромно умолчу, пожалуй. Ой-ёй, похоже, мне предстоит узнать о моём подопечном кое-что новенькое (выжить бы ещё после подобных открытий).

— Что непонятного в словах: никуда не ходить?! — продолжал бушевать некромант, зверея в самом что ни на есть прямом смысле слова. — Ты совсем думать не умеешь или только рядом со мной мозги отключаются?!

— Не ори на неё, девочке и так досталось, — рыкнул Святогор, поворачиваясь и только сейчас, судя по выражению глубокого обалдевания, замечая кардинальные изменения в облике