– Ни в коем разе! – возмутился Юстус. – Не дойдешь, свалишься. Сам схожу, как тебя устроим. У нас тут и не ходят, никуда твой конь не денется.

Сил возражать не было, как и желания. Чуть отдышавшись, я взгромоздился на ноги, даже помог Юстусу заставить измученную корову повторить мой подвиг. Впрочем, корове-то что. Животное, судя по всему, не страдало никакими недугами, так что от всех неприятностей оправилось уже минут через десять. Я к тому времени, наоборот, стал шататься ощутимо сильнее. В результате бедной корове пришлось платить добром за добро – остаток пути до жилища Юстуса я провел верхом.

По прибытии в дом Юстус сдал меня на руки высокой, чуть полноватой жене, которая статью напомнила мне оставшихся в Кеймуре орчанок, а сам отправился за конем. Паулина – так звали супругу Юстуса – удивительно спокойно восприняла появление незваного гостя. Меня раздели, не слушая возражений, после чего уложили на мягкий, пахнущий сеном топчан. Шрамы, и свежие и старые, явно произвели на госпожу Паулину впечатление, но расспрашивать о том, где я их получил, женщина не стала. Промыла мне лицо ромашковым отваром, укоризненно поцокала языком, разглядывая наверняка отвратительно выглядевшую рану на физиономии, после чего принялась ее зашивать. Причем вполне профессионально, не забыла даже прокипятить нитки и иглу, из чего я заключил, что делать такие операции ей приходится далеко не в первый раз.

– Ну, вот и ладненько! – заключила женщина, глядя на результаты своего труда. – Пока перевязывать не стану, пусть дышит рана. Не то воспалиться может. Красоту тебе, конечно, попортили, но и совсем уж уродом не будешь. Если правильно лечить, то хорошо заживет, разрез-то ровный. Глядишь, и вовсе девки сильнее любить станут, с таким-то украшением. Видать, благоволят тебе боги, парень, – уж больно удачно стрела прошла. Чутка бы правее, и лежать тебе в канаве с проломленной головой. – И глянула на меня этак остро, с интересом. Станет, мол, возражать, что не стрела это вовсе, или промолчит?

Я бы, может, и попытался, если бы не сообразил, что это бесполезно. Очень уж спокойно себя вели что Юстус, что Паулина, при виде увешанного оружием незнакомца, побывавшего недавно в драке. Обычные крестьяне так себя не ведут, они к вооруженному человеку всегда относятся с известной долей опаски. Мне эта пара сильно напоминала старых легионеров из моей первой тысячи. Оба, и муж и жена. Такие же уверенные, спокойные и молчаливые. Впервые за время путешествия я почувствовал себя дома. И потому отнекиваться не стал.

– Да, случилась вот оказия, – кивнул я виновато. – Случайно так вышло.

– Так оно и бывает, – не стала меня пытать Паулина. – Случайно. Теперь отдыхай, только не засыпай пока. Дождись, когда отвар приготовлю лечебный, а уж потом можешь почивать.

Отвара я дождался и даже смог определить некоторые ингредиенты, которые входили в его состав. Ничего вроде бы особенного, но, уже засыпая, я почувствовал, как уходит жар.

Возвращение Юстуса я проспал. Да и вообще сон мой скорее напоминал беспамятство, по крайней мере, проснулся я, совершенно не понимая, где нахожусь и как здесь оказался. С минуту я разглядывал незнакомую обстановку, гадая, куда меня занесло и чем это грозит. Успокаивало только то, что вид у помещения, в котором я оказался, был очень мирный. Некрашеные потолочные балки блестели от копившейся годами копоти, в углу уютно потрескивала печь, распространяя легкий запах горящего торфа. Сквозь небольшое оконце с вышитыми занавесками пробивался свет пасмурного дня. Я все-таки вспомнил эпопею со спасением коровы и о том, как попал в гостеприимное жилище странных крестьян, но теперь гадал, сколько я проспал? Правда, долго мучиться размышлениями не пришлось. Дверь отворилась, впуская холодок из неотапливаемых сеней, и в комнату вошла Паулина.

– Проснулся, болезный. – Хмыкнула женщина удовлетворенно. Уложила возле печи охапку дров, устало потянула спину и подошла пощупать мне лоб. Оттянула нижнее веко, осмотрела рану на лице, бесцеремонно повернув физиономию так, чтобы свет из окна лучше освещал пострадавшее место.

– Ничего, хорошо заживает, – констатировала женщина. – Даже удивительно.

– Сколько я спал? – задал я самый животрепещущий вопрос.

– Да уж больше суток, почитай. Вечером будить тебя пытались, чтобы накормить, да куда там! – и, заметив, как я озираюсь по сторонам, угадала мой следующий вопрос: – Отхожее место на улице. Как выйдешь, дом обойдешь, там увидишь. Только накинь вон хоть куртку. Похолодало на улице.

Только теперь я обратил внимание на то, что одежды на мне нет. Совсем. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Взгляд заметался по комнате в поисках потери, а на лице так отчетливо проступила паника, что, полагаю, для Паулины не остались секретом испытываемые мной эмоции. Конечно, дело было не в стеснении. Не думаю, что эту даму можно смутить моим непотребным видом – по всему выходит, ей такое видеть приходилось неоднократно, и ничего нового я даже при желании показать не смогу. Дело было в причине и цели всех моих неприятностей – маленькой бутылочке с королевской кровью, которую я хранил бережно зашитой в потайной карман, укрепленный на рубахе, под левой рукой. Так шансов разбить драгоценный сосуд меньше. Стекло пузырька, конечно, довольно толстое, его и специально не вдруг разобьешь, но я решил перестраховаться. И теперь я пытался найти взглядом свою одежду. И не находил.

– Если ты рубаху свою ищешь, то не беспокойся. Постирала я ее. – Хмыкнула женщина, вдоволь насладившись моим испугом. – Вон она, над печью сушится.

С кровати я соскочил, будто и не было ни жара, ни плохо заживших ран. Схватил рубаху, нащупал пузырек. Не удовлетворившись тактильным осмотром, достал склянку, вгляделся. Слава богам, цела! Печать не нарушена. Только после всех этих манипуляций сообразил, как веду себя перед благодетельницей. И, самое главное, насколько неосторожно показываю важность этого пузырька. Да и вообще, скачки голышом перед малознакомой представительницей прекрасного пола – довольно сомнительный способ расположить ее к себе.

Впрочем, Паулину мое смятение только позабавило:

– Предупреждать надо, коли чего секретное да важное хранишь. А то и заботиться, чтобы кто чужой не увидел. Впрочем, тебе простительно – в том-то виде, как ты приехал, немудрено забыть. Давай, иди уже. Вижу ведь, что подпирает.

Я благодарно кивнул и, накинув рубаху и указанную куртку, поспешил к обозначенному месту, по дороге размышляя, какие странные люди меня приютили. Даже подозрительные, пожалуй – уж очень спокойно они относятся к моим тайнам. В то же время я был благодарен, что они не пытаются вызнать моих секретов, по крайней мере пока. Доверять им полностью я, конечно, не мог, но и скрываться слишком сильно было бы глупо. И так уже многое продемонстрировал из того, что не нужно. Осталось выяснить, что скрывается за их флегматичностью и спокойствием.

Необходимость каких-то объяснений сознавал не только я, но и хозяева дома. Серьезный разговор у нас состоялся вечером, после возвращения Юстуса. Не сразу, правда. Сначала мужчина долго отмывался после работы, потом Паулина накрывала на стол. Судя по приготовленным блюдам, хозяева не бедствовали: на столе хватало мяса, да и вообще пища была разнообразная, хоть и простая. Присутствовали и соленья, и сладости, которые уж совсем редко можно встретить на крестьянских трапезах. Юстус заговорил, только утолив первый голод: