Вощинский принес толстый альбом в кожаном переплете и начал показывать Дубровской снимки. Поначалу, словно ожидая от нее подвоха, Павел Алексеевич ограничивался только небольшими комментариями, но потом, успокоившись и расслабившись, рассказал Лизе немало семейных историй.

Они с Ингой росли вместе под присмотром доброй няни Глафиры. Родители были все время заняты, поэтому их маленький мир был наполнен чудесными сказками няни, ее песнями и лаской. Дети подрастали, а Глафира словно и не менялась, оставаясь прежней ширококостной женщиной с круглым добродушным лицом, типичной славянкой.

– Она жива до сих пор, – заметил Вощинский с грустью. – Но годы берут свое. Мне кажется, старушка так и не поняла, что случилось с Ингой. Хотя, может быть, оно и к лучшему. Сестра ведь была ее любимицей. К сожалению, я навещаю няню не часто. Передаю сиделке деньги и продукты, но на личные визиты у меня нет сил. Когда Глафира начинает задавать бесконечные вопросы, справляясь о здоровье Инги, об ее делах, мне очень сложно поддерживать разговор, делая вид, будто бы ничего не случилось.

Начали рассматривать школьные снимки. На одной из фотографий была изображена смеющаяся Инга на пьедестале. Она была в купальнике. Узкие бретели обхватывали налитые плечи. На ее груди красовалась медаль, а позади возвышалось какое-то странное сооружение из металла.

– Инга увлекалась спортом? – удивилась Лиза. – Каким?

– Гимнастикой, – почему-то неохотно ответил Вощинский и быстро перевернул страницу.

Лизе его поспешность показалась странной, но она не придала ей значения. Должно быть, с гимнастикой в семье связаны не самые приятные воспоминания.

Школьные снимки уступили место фотографиям студенческой поры, а потом и взрослой жизни Серебровой.

Безусловно, даже в юношеские годы Инга не была красавицей. Ее трудно было назвать симпатичной, несмотря на довольно правильные черты лица и атлетическую фигуру. Может, причина крылась в том самом увлечении гимнастикой? Широкие плечи, сильные руки не добавляли девушке изящества, а короткая стрижка делала ее лицо суровым, мужественным. Минимум косметики, из одежды брюки да свитера – отнюдь не женский выбор. Конечно, так она чувствовала себя комфортно на стройках в окружении мужчин в пыльных спецовках, властная и бескомпромиссная, не склонная к женским хитростям и уловкам. А ведь стоило ей немного сменить прическу, добавить шарма в макияж… Стоп! Прическа. Волосы зачесаны назад, на косой пробор, заполированы лаком. Инга в детстве, в юности, в зрелости. Неизменная короткая стрижка. Она даже не носила каре! Откуда же тогда взялся шиньон из ее волос? Да и зачем он ей был нужен, если она никогда не делала высоких и пышных причесок по той простой причине, что у нее никогда не было длинных волос?

Елизавета проглотила вопрос, уже готовый сорваться с ее языка. Какая теперь разница, какие волосы были у Серебровой, если ее самой уже нет? Ее убил Дмитрий, что оставалось принять как факт. Хватит ворошить семейный архив и искать следы неведомого убийцы. Ей следует заняться другими делами и выбросить из головы глупости…

Дубровская неожиданно тепло улыбнулась Вощинскому:

– Спасибо за чай и чудесное варенье. Надеюсь, вы опять станете частым гостем в нашем доме. Мне будет очень приятно.

– Но Лиза, душечка… – проговорил Вощинский, сбитый с толку непредсказуемостью своей гостьи.

– Я понимаю, что доставила вам немало тяжелых моментов. Но все в прошлом. Я поступала так не со зла. Извините.

Последние слова дались Лизе неожиданно легко, и она почувствовала грандиозное облегчение. Все хорошо, что хорошо кончается. И история с ее судебным расследованием тоже закончилась, в чем Лиза была уверена. Как, впрочем, и в том, что завтра наступит новый день.

На следующий день Елизавета проснулась с твердым намерением начать новую жизнь. Какой она будет, Дубровская пока не знала. Но, ожидая, что на нее сверху снизойдет небесная благодать и решение придет само собой, она просидела час за чашкой утреннего кофе. Ольга Сергеевна тем временем долго и нудно выясняла с кухаркой виды на урожай. Их разговор перемежался подробностями из последней серии отечественной «мыльной оперы» и звучал в ушах Елизаветы монотонной музыкой, нагоняющей сон.

Потом включили телевизор. Началась утренняя трансляция какого-то чрезвычайно популярного реалити-шоу. Свекровь и кухарка принялись показывать Лизе главных героев, попутно объясняя, что с ними происходило на экране в течение года. Разумеется, Дубровская тут же перепутала их всех, и к тому моменту, когда каша в ее голове достигла небывалой густоты, свекровь переключила канал. Вооружившись карандашами и блокнотиками, женщины начали записывать за ведущим программы о здоровье советы по действенному очищению кишечника. С серьезностью людей, в старости взявшихся за изучение азов медицины, они доверчиво выслушивали рекомендации сомнительных, на взгляд Лизы, специалистов, призывающих ставить клизму в пять утра. Народные знахари уступили место юмористам, те, в свою очередь, героям бразильского сериала. В общем, к тому моменту, когда часы отсчитали два часа пополудни, Дубровская почувствовала себя усталой и опустошенной, словно целый день вела допрос бестолкового свидетеля.

– Вот видишь! – с сарказмом заметила свекровь. – Пока ты сидишь в залах суда, участвуешь в своих бесконечных процессах, жизнь проходит мимо!

Лиза вяло кивнула, будто согласилась с ее мнением, и под предлогом необходимости работы над диссертацией удалилась в кабинет, где полумрак и тишина подействовали на нее, как лекарство. Вытащив из ящика стола папку с набросками по теме, она некоторое время листала их, удивляясь, что за целый год не написала даже и главы. «Процессуальные и тактические особенности защиты по делам об убийствах» обещал грозный заголовок, но скудное количество заполненных корявым Лизиным почерком страниц красноречиво свидетельствовало, что адвокат Дубровская в тактике ведения судебного боя явно не преуспела.

Помнится, ее научный руководитель, внимательно глядя на нее как на диковинный экземпляр, спрашивал:

– А вы уверены, что хотите взять именно эту тему?

– Конечно. А разве в этом есть что-то удивительное?

– Да в общем-то нет, – мялся профессор. – Но молодая, симпатичная девушка – и вдруг… такой этюд в багровых тонах! В уголовном процессе есть немало тем нейтральных на слух и вполне приятных для написания. Возьмите хоть «Презумпцию невиновности». Чем не вариант?

– Да, хороший вариант. Но я хочу писать именно об убийствах, – упрямилась Лиза. – У меня неплохая адвокатская практика по данной категории дел и много мыслей, которые я спешу изложить на бумаге!

– Ну-ну, – недоверчиво пробормотал профессор. – Тогда дерзайте!

Время показало, что научный руководитель был прав, не особо полагаясь на пылкие заверения своей подопечной. Должно быть, он еще тогда рассмотрел в Дубровской легкомысленную девицу, которая только похваляется своими адвокатскими победами, а на деле способна лишь «воровать» из книжек чужие мысли.