Она опять села за стол.

«Мой подзащитный стал жертвой чудовищного стечения обстоятельств, которые в массе своей могут создать ложное представление о его виновности», – вывела Дубровская. Дальше попыталась подыскать такие слова, которые помогли бы ей уложить аргументы в стройную систему. Разумеется, Елизавета знала изящные обороты, и будь в ее голове дельные мысли, она бы нашла, как их выразить на бумаге. Но… Красивые изречения были лишь соусом для главного блюда, которое она никак не могла приготовить. За цветистым фасадом ее будущей речи скрывалась гулкая пустота. Лиза уже не доверяла Сереброву и не знала, как донести до суда то, во что не верила сама.

В висках у нее стучало, ладони стали влажными, и, истерзанная лихорадкой бессилья, она снова встала из-за стола. Тут ей попалась на глаза та самая газета, в которой была опубликована короткая заметка об их деле. «Чтобы обрисовать перспективы защиты, нужно иметь детальный план действий по делу. По всей видимости, у адвоката Дубровской этого плана пока нет». Цитата была подчеркнута черным маркером.

Лизу охватила безысходная тоска. Воодушевление, непременный и обычный ее спутник работы над речью, исчезло вмиг – вместе с верой в себя и надеждой на будущее. Конечно, все кончено. И ведь говорили ей, что дело гиблое. Зачем она взялась за него? Могла бы придумать что-нибудь. Например, взять бюллетень. Пусть бы Сереброва защищал другой адвокат. Скажем, не самый одаренный, но хотя бы толстокожий, для которого проигрыш в громком деле – пустяк, не стоящий нервных клеток.

«Так нельзя работать», – решила она наконец и погасила лампу. Ладно, утро вечера мудренее. Может, завтра все станет понятнее и проще? Кто знает…

Когда на следующий день она, издерганная почти бессонной ночью и утренними дорожными пробками, примчалась в суд, электронные часы в холле показывали четверть одиннадцатого.

– Опаздываете, адвокат! – с улыбкой заметил пристав, возвращая ей удостоверение.

Это она знала и без него. Как, впрочем, и то, что несносный Беликов не преминет сделать ей замечание и занести ее опоздание в протокол. Не смертельно, конечно, но Дубровская, в прошлом круглая отличница, относилась к подобным вещам болезненно, как к двойке за контрольную работу.

По лестнице она буквально взлетела, перемахивая за раз две ступеньки. Возле зала заседаний нервно прохаживалась прокурор. Увидев Дубровскую, она улыбнулась ей, как будто между ними не было словесных пикировок и противоборства.

– Подсудимого еще не завели в зал? – спросила Лиза, пытаясь привести в норму дыхание.

– Нет еще, – ответила Прыгунова. И, покосившись на пухлую папку в руках Елизаветы, поинтересовалась: – Надеюсь, это не ваша речь в прениях? Хорошо бы было сегодня закончить.

– Было бы неплохо, – согласилась Лиза. С одной стороны, ее действительно вымотал процесс и она стремилась к его окончанию, как к освобождению. Но с другой стороны, ее страшил приговор, поскольку она уже представляла, каким он будет.

– Если Серебров успеет сегодня сказать последнее слово, то наверняка в понедельник огласят приговор, – заметила прокурор.

– Как в понедельник? – удивилась Лиза. – Но ведь сегодня уже пятница. Когда же судья успеет его написать?

Прокурор равнодушно зевнула.

– Я не удивлюсь, если приговор уже написан.

– Как так? – поразилась еще больше Дубровская. – Но ведь мы еще не успели выступить в прениях? А наши речи?

Прыгунова сочувственно посмотрела на нее, словно желая сказать: «Деточка! Неужели ты всерьез считаешь, будто что-то зависит от твоей речи?» Но вслух она, конечно, произнесла совсем другое:

– А чего тянуть? Дело ведь яснее ясного.

– Я бы так не сказала, – заметила Лиза. – Обвинение основано только на косвенных доказательствах, поэтому вероятность судебной ошибки возрастает. Имеется целый ряд спорных моментов…

– О, только не надо на мне репетировать ваше выступление! – зажала виски руками Прыгунова. – Еще успею его выслушать. Что до меня, то в моей речи все просто и без лирических отступлений: пятнадцать лет лишения свободы и большой привет зоне!

– Пятнадцать?! – ошеломленно переспросила Елизавета. – Вы будете просить пятнадцать лет?

– И что с того? По-моему, нормальный срок за убийство.

– Значит, когда Серебров освободится, ему будет сорок три? – произвела Лиза нехитрый арифметический подсчет.

– Столько, сколько было Инге Серебровой, – холодно заметила Прыгунова. – Но ему не стоит расстраиваться, богатых идиоток на его век хватит. Жаль, что у нас слишком мягкие законы. В Штатах его бы усыпили, как бешеного пса.

Дубровская глядела на нее во все глаза, сжимая в руках папку с речью, от которой, как выяснилось, уже мало что зависело.

Появилась секретарша с каким-то странно-возбужденным выражением лица. Подбежав к прокурору, она стала что-то нашептывать ей на ухо, кидая тревожные взгляды на Елизавету. У Прыгуновой вытянулось лицо. Она метнулась по направлению к лестнице. Секретарша, потоптавшись на месте несколько мгновений и, как видно, не решив, можно ли сообщить адвокату новости, махнула рукой и умчалась вслед за прокурором.

Дубровская осталась в коридоре одна. Ее не особо взволновали таинственные перешептывания. Хуже всего было то, что ей успела поведать Прыгунова. Суд будет ориентироваться на предложение прокурора о пятнадцати годах лишения свободы. Это была катастрофа. Она проиграла.

– Адвокат! – донесся до нее, словно сквозь вату, голос пристава. – Адвокат, вы что, не слышите?

– Да, да… – Она удивленно уставилась на него. – Что случилось?

– Идите домой, адвокат.

– Но у меня процесс, – возразила Дубровская.

– Не будет процесса. Ваш подзащитный сбежал…

– Как сбежал? Куда сбежал? – Елизавета отказывалась понимать простые предложения с вполне определенным смыслом.

– Вы хотели, наверное, спросить, откуда он сбежал? – мягко поправил ее пристав. – Где он сейчас, к сожалению, никто не знает.

– Да, откуда он сбежал?

– Из изолятора.

– Из изолятора?!

– Что вы так нервничаете, адвокат? – с упреком произнес пристав. – Граф Монте-Кристо вообще из замка Иф удрал, и ничего!

– Но мой подзащитный не граф, и вообще у нас с вами не девятнадцатый век, – заметила Дубровская. – Разве можно сбежать в двадцать первом веке из изолятора?

– Ох, адвокат, – покачал головой пристав. – Сбегать будут всегда. И в двадцать первом, и в двадцать пятом веке, если, конечно, к тому времени тюрьмы еще сохранятся.

Их содержательную беседу нарушило появление прокурора. Прыгунова явно куда-то спешила, но, проходя мимо Дубровской, она замедлила шаг для того, чтобы ядовито заметить:

– Ну, теперь, надеюсь, вы довольны?