И перестал существовать мир для командира 1-й РРР — и мир, и начальство, и пролом 4-го, и родная вверенная ему рота, он весь был там, в этой маленькой детской игрушке, в ловле яиц, и бешено двигались его толстые пальцы по кнопкам, и все естество его рвалось к виртуозности… в ловле яиц.

А я стоял у торца стола, за край его руками ухватясь, не в силах взгляд от этого неистово-страстного зрелища оторвать, и молчал.

И одна только мысль в моей голове (а глаза завороженно смотрели):

«Сережа, на хрена тебе это нужно? Ты что, командир роты? За роту отвечаешь? Все вы — ты, замполит, Валера, старшина — бегаете как бобики, пупы рвете и на разведке и в лагере — день и ночь — а ротный нашел вас, дураков — и в ус себе не дует? Ты кто? Ты — командир взвода. Вот за взвод и отвечай — за тех 6 экипажей машин, что в нем, — чтоб люди были накормлены, а машины исправны и к разведке готовы; людей 20, машин 6… И все. А организация разведки роты, и книга приказов роты, и журнал доз роты, и списки на оплату выездов роты, и объезды ПУСО ротой — когда ты роту из зоны выводишь, свою задницу для военной прокуратуры подставляешь (и везение твое — оно ж может когда-то кончиться!) — и все остальное-прочее — без счету, конца и края — что постепенно-постепенно на тебя понаваливалось — и что ты все тянешь как само собой, — это все не твое собачье дело! На хрена тебе это нужно?!»

…Время разбрасывать камни — и время собирать яйца…

…Командир 1-й роты радиационной разведки упражняется в ловле игрушечных яиц…

…Я стою у стола, держась за его торец руками…

…Завтра в лагерь приезжают генералы…

Ну ладно, я пошутил: какой там генерал!

Капитан.

Mon capitaine.

Я и мой капитан. Мой непосредственный (по-воен- ному он называется — «прямой») — во-от такой вот мой «прямой» начальник. Мой командир роты (сокращенно — «ротный»).

Он — ротный, а я — взводный: командир 1-го взвода, одного из трех вверенной ему 1-й роты батальона радиационной разведки.

…Мы с ротным пришли в один день. Точнее, приехали. Вместе, в одной колонне.

Колонна была маленькая, из трех крытых больших военных грузовиков, и везла пополнение из Белой Церкви (город Белая Церковь Киевской области), из пересыльного пункта — в лагерь. Ротный — в офицерской форме (она казалась нарядной по сравнению с нашими солдатскими робами) ехал старшим машины в кабине рядом с водителем. А я — в кузове, на лавке в ряд с такими ж, как и я сам, «партизанами» — офицерами — и солдатами из запаса, — глядя на уходящую из-под заднего борта машины шинельную ленту шоссе… На села по обочинам в фиолетовом украинском надвечерье: люди на лавочках смотрят вслед машинам, на нас, глядящих на них из-под брезента, как из полумрака пещер… Сколько они таких крытых колонн перевидели? Все ближе и ближе к зоне…

Именно там, на остановках, во время трепа — перекуров-пере(пардон)сциков — я с ротным и познакомился. Потом оказалось — мы в одну в/ч — воинскую часть — направляемся. Уже с интересом друг на друга взглянули.

А в в/ч — таковой оказался батальон радиационной разведки — мы попали в одну — 1-ю — роту: он — ротным, а я — взводным.

Mon capitaine был среднего роста, какой-то грузноватый… я б даже сказал, «кругловатый». И лицо у него было большое и круглое. Губы тоже большие, причем не по-негритянски, а по-простецки, грубо как-то большие. И очень круглые большие (кажется, карие) глаза — глаза удивленного ребенка. Ребенка все время что-то недопонимающего и все время как бы немного в себе. И фамилия круглая, грузная, простецкая — Воннов (не Воинов, я подчеркиваю, а Воннов).

Немного он весь был какой-то неопрятный.

Форму свою красивую он снял и в пластиковом мешке — «До дембеля!» — под потолком палатки за деревянный брус-поперечину подвесил. А новую форму, которую ему тут выдали (куртка и штаны ВСО — «Военно-строительный отряд»; она мне тюремную робу чем-то напоминала; очень, кстати, удобная, практичная), — он ее так и не обжил. Заносить — заносил, а не обжил.

«На нем и штаны сидят, как на покойнике», — где-то было сказано в записных книжках Салтыкова-Щедрина. Что-то в этом роде.

Был он танкист, технарь; майором становиться не хотел, а хотел остаться капитаном — выйти поскорей на пенсию (как капитану ему срок уже через два года) и стать техником по ремонту телевизоров. Таково было его хобби и настоящее призвание.

Он был флегматик, а флегматики — плохие командиры. Он и был плохим командиром… даже не то что плохим — никаким.

Ну вот — картинка — восстанавливаю эпизод по записной книжке (и чтоб вы, кстати, поняли, каких он дураков в нашем лице нашел):

17.07.86. 23.30. Часа полтора «господа офицеры» (командиры трех взводов и старшина роты) утрясают, кто завтра на разведку, кто на стройку, кто на кухню чистить картошку, кто на дембель, какие машины на выезд, какие и почему в ремонт, сколько км проехала рота, сколько замеров, машин, проб, деревень… Ротный периодически появляется в проеме входа — «Работаете? Хорошо» — и исчезает опять — по лагерю по своим приятелям — кадровым офицерам из вышестоящих штабов… Сочинили наконец писулину — и командир роты, появившись под конец, мельком на пачку списков взглянув, выдал Мише (взводному-2): «Ну, ты и распишись за меня…»

И хозяин никакой: отдал командиру 2-й роты (этот был из себя весь такой «карьерный военный»: подтянутый, ходит прямо, вроде у него слива в жопе торчит, свою роту школил — смотреть больно было! — они по струнке у него ходили, бедняги) — 2-й роте отдал два наших маршрута — Припять — Янов и Канал — Ладыжичи. Отдал… Я просто озверел, когда из разведки приехал и узнал: «Какого … вы их ему отдали?» — «А он попросил. Завтра съездишь с ним, покажешь».

Я про себя только выматерился. А что я могу? Не я ж командир… Маршруты эти были легкими, «рекреационными»: в Припяти (городе, не реке… даже не в городе, а вокруг: мы в Припять не заезжали, ее к тому времени уже колючкой[56]огородили) — не больше пары сот миллирентген в час, Канал — там и 30 мР/ч. нет, а на маршруте Ладыжичи самая высокая точка (если в маршрут включать и дорогу к нему) была на нашей «штатной» стоянке на околице Чернобыля у Сельхозтехники — 3 мР/ч. (село Ладыжичи колебалось на уровне около 0,7 миллирентгена в час — границы отселения; и хоть село и отселили давно, нас туда каждый день посылали мерять его, «мониторить»). То есть оба маршрута по уровням — курортные. Писали там, конечно ж, меньше, чем за Рыжий Лес: за Рыжий Лес, скажем, 1,5 рентгена, а за эти — 0,5. Так в Рыжем Лесу ты эти 1,5 рентгена, скорей всего, получишь (а кое-где так наверняка получишь), а на этих маршрутах — точно нет. Они как отдых. Точнее — передышка. Не все ж время экипажам вокруг АЭС колесить. И хорошо, что опытный экипаж под рукой, в разведке: в случае чего-то непредвиденного (новый маршрут, экстренное задание…) есть кем дырку заткнуть… И ребятам так лучше: лучше ж по маршруту проехаться — развлечься — и рентген и выезд подзаработать, чем в лагере сидеть: там тебя по жаре сто раз на всяких работах замордуют, а рентген — аж ноль-целых-хрен-десятых напишут (0,02 Р — 20 миллирентген — если точно: такой тогда лагерный фон за сутки был… считался; на самом деле было еще меньше, его, наверно, с мая забыли «переоценить» — настолько вопрос дозы на лагерном уровне никого не волновал)… И вот эти маршруты ротный отдал. И еще вози их, показывай…