Однако спустя некоторое время жители улицы поняли, что торговля протестами и общественным возмущением приносит мало прибыли, и многие книготорговцы вместо политики занялись продажей эротической литературы и непристойных изображений. Со временем некоторые лавки подобного толка закрылись, тем не менее дурная слава о Холивелл-стрит, по сей день ходившая по Лондону, была не совсем уж необоснованной. Любители, интересовавшиеся публикациями определённого рода, могли здесь даже не заглядывать под прилавок, чтобы найти искомое: гравюры и рисунки пером, висевшие в большинстве витрин на Холивелл-стрит, вполне соответствовали их ожиданиям. Даже в лавках, внешне производивших вполне респектабельное впечатление, предлагались на продажу картинки, не предназначенные для совместного просмотра в мужских клубах и уж тем более в дамских чайных салонах.

Торопясь вдоль выставленных напоказ изданий, но не удостаивая их даже взглядом, Седрик спешил к магазину в самом конце улицы, недалеко от перекрёстка, на котором Холивелл-стрит сходилась с Уич-стрит и граничила с широким Стрэндом. Уже стемнело. Витрины лавочек отбрасывали на снежную слякоть прямоугольники неверного света. В связи с тем, что здесь предлагалась литература сомнительного толка, на Холивелл-стрит после наступления темноты было больше посетителей, чем в Сесил-корте, однако из-за лютого холода, стоявшего в Лондоне, даже здешние книготорговцы, очевидно, несли убытки.

Наконец Седрик остановился возле лавки с узкой дверью, выкрашенной в зелёный цвет, и маленькой витриной, где громоздились стопки непримечательных книг. Одна из них оказалась раскрыта, на развороте лежали карманные часы. Что это означало, знали лишь библиоманты и посвящённые.

Седрик толкнул дверь, и прозвенел колокольчик, оповещая хозяина о посетителе. На мгновение Седрику показалось, что навстречу ему в лавке поднялся настоящий смерч библиомантики – настолько воздух тесной лавочки насытился ею. Вопреки расхожим представлениям о том, как должен выглядеть антикварный книжный магазин – ряды полок, сплошь заставленные фолиантами, – в лавочке имелся один-единственный книжный шкаф со стеклянными дверями, стоявший за маленьким прилавком. За стеклом виднелись ряды запечатанных глиняных горшочков, рассортированных по размеру. Горшочки были не подписаны. В каждом из четырёх углов магазина стояли тяжёлые напольные часы, которые слаженным тиканьем отмеряли секунды. На стенах также висели часы. Их маятники размеренно качались.

– Добрый вечер! – воскликнул Седрик в направлении задёрнутой занавески за прилавком. Было маловероятно, что хозяин не услышал звон дверного колокольчика.

– Я сейчас подойду, – послышалось из-за занавески.

И верно, через минуту чья-то рука отдёрнула ткань и за прилавком показался человек. Морщинки вокруг его глаз удивительным образом напоминали циферблаты часов.

– Добрый вечер, сэр. Прошу прощения, что заставил вас ждать. – Человек распахнул дверцы шкафа и поставил туда ещё три глиняных горшочка, которые он, по-видимому, только что чем-то наполнил у себя в мастерской.

– Мистер Ричард Бекфорд?

Торговец временем утвердительно кивнул. Вероятно, ему было около пятидесяти лет. Сквозь поредевшие седые волосы на затылке просвечивала лысина.

– А вы маркиз де Астарак. Полгода назад я регулярно читал ваши рецензии в «Таймс».

– Должен признаться, вы меня чрезвычайно удивили. Как вы узнали меня?

– Вы были на групповой фотографии, сделанной на приёме в особняке Торндайка. Эту фотографию опубликовали в газете на следующий день после приёма.

– Но прошло бог знает сколько времени.

– К счастью, память редко подводит меня.

– Или же Цыганка показала вам моё изображение.

– Не припоминаю, чтобы я встречался с кем-либо, носящим подобное имя. – По какой-то причине голос мистера Бекфорда звучал необычно, и Седрику потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему именно: слова вылетали из уст торговца временем и доходили до ушей самого Седрика словно бы с опозданием, как будто их разделяли не десять метров, а гораздо, гораздо больше. Вольное обращение со временем, которым Бекфорд зарабатывал себе на жизнь, очевидно, не проходило даром.

– Где вы этому выучились? – спросил Седрик. – Я имею в виду изготавливать время для чтения. Насколько мне известно, никакой литературы и никаких инструкций на этот счёт не существует.

– Меня научил мой отец, как его когда-то научил мой дед.

– Какая прекрасная семейная традиция!

– Бекфорды занимаются этим ремеслом уже шестьдесят семь лет. Чем я могу быть полезен вам?

– Вы продаёте ваши горшочки только здесь или на улице тоже?

– Вы что, собираетесь конкурировать со мной?

Седрик чувствовал чрезвычайное душевное напряжение своего собеседника, хотя его визави всеми силами старался скрыть его.

– Единственное, что меня интересует, – есть ли у вас подручные уличные торговки с лотками, предлагающие время для чтения, скажем, возле книжных магазинов, библиотек или в гостиницах.

– Месье маркиз… к вам так надлежит обращаться?.. Месье де Астарак, я слышал о том, что произошло в отеле «Савой». Могу заверить вас, что молодая особа, которую там видели, не числится среди моих служащих. – Торговец временем не спрашивал, почему Седрику взбрело в голову требовать от него подобных объяснений. Вероятно, причину он уже давно знал.

– А не пропадал ли у одной из ваших девушек лоток с товаром?

– Нет. Кто угодно может повесить себе через плечо ящик и наполнить его пустыми горшками. Более того, именно это регулярно и происходит. Мы – солидная фирма, но в Лондоне существует немало паршивых овец, которые якобы тоже торгуют временем для чтения, а на самом деле просто тянут с покупателей деньги. – Бекфорд снова повернулся к шкафу и переставил новые горшочки так, чтобы они стояли в ряд с остальными.

– Кстати, о паршивых овцах, – заметил Седрик. – Двадцать восемь лет назад вы принимали участие в покушении на членов правительства, в ходе которого двенадцать человек, занимавших высокие посты, ослепли.

– Вы пришли ко мне, чтобы ворошить прошлое?

– Вы не всегда были честным торговцем, мистер Бекфорд. Вас можно назвать и бунтовщиком, и провокатором. Одним словом, анархистом.

– Вы сами говорите о том, что события, о которых вы упомянули, произошли почти тридцать лет назад. Я был молод, связался не с теми, с кем следовало. Лично я никогда не принимал участия в каких-либо покушениях, это доказанный факт. В Унике имел место судебный процесс, в котором я добровольно согласился участвовать, и меня оправдали по всем статьям.

– Вас оправдали, хотя некоторые улики указывали на то, что вы имели отношение к изготовлению ослепляющих книг, которыми пользовались во время покушения.

– Клевета, сочинённая теми, кто сам хотел выйти сухим из воды.

– Тогда Академия проявила к вам удивительную снисходительность. Вы были единственным из… скольких обвиняемых? Тринадцати, четырнадцати?

Бекфорд смотрел на него без всякого выражения.

– Вы, – продолжал Седрик, – были единственным обвиняемым, которого полностью оправдали. Всех остальных приговорили к исправительным работам в лагерях в глубоких убежищах, и, вероятно, вам так же хорошо, как и мне, известно о том, что ни один из них не добрался до этих лагерей живым.