– В крематории? Упыри крали тела из крематориев, и какой-то ребенок узнал, что они похитили и тело его отца. Потом он всех их убил из пулемета?

– Да. – Диана обхватила колени руками. – Об этом случае я и говорю.

– Это была настоящая сенсация в СМИ в течение нескольких месяцев, – пожала Нита плечами. – Сомневаюсь, что ее удастся забыть в ближайшее время.

Диана сглотнула.

– Знаю.

И тут картина сошлась. Нита почувствовала себя тупицей.

– Это имеет к тебе отношение?

Диана помедлила, а потом засучила рукава. Белый шрам размером с монету светился на ее руке. Она подняла подол рубашки, и на животе обнаружился более длинный и широкий шрам.

– То была моя семья. Я единственная выжила, – ее голос едва заметно дрогнул. – Мне было двенадцать.

Мгновение Нита смотрела на шрамы от пулевых ранений, а потом, соскользнув по стене, со скрипом и грохотом приземлилась рядом с Дианой на деревянный пол.

– Не знала, что кто-то выжил.

– МПДСС держали это в секрете для моей безопасности. Мне даже не разрешили давать показания в суде. Они боялись, что СМИ узнают.

Нита все поняла. Если СМИ узнают, что Диана не погибла, ее жизнь никогда больше не будет принадлежать ей. Ей постоянно придется беспокоиться о папарацци, группах ненависти, убийцах, семье умершего, которого она съела, и кто знает о чем еще.

Нита нахмурилась.

– Мне казалось, это случилось в Штатах.

– Так и есть. Я родом из Сиэтла. – Ее руки слегка дрожали, и она прижала их к груди. – МПДСС поместили меня под опеку и перевели в приемную семью в Мэриленде. Но… – Рука Дианы бессознательно потянулась к капе. – У них никогда раньше не было упыря. Приемная семья, МПДСС. Они искали легальные пути кормить меня. Иногда в местной больнице появлялся донор органов, и я получала те его части, которые не могли пересадить людям. Иногда мне не доставалось ничего. А как правило все было старым и несвежим. Меня постоянно тошнило.

Ее голос слегка дрожал, и она повернулась к Ните.

– Все время, пока я была там, разгоралась большая общественная дискуссия о том, следует ли добавлять упырей в Список опасных сверхъестественных существ. Мне начали сниться кошмары. – Диана помолчала. – Впрочем, после стрельбы в крематории мне тоже снились кошмары. Не припомню такого времени, когда кошмары мне не снились.

Она вздрогнула.

– Но эти были другого рода. В них я просыпалась однажды утром и обнаруживала, что МПДСС выпустили закон, согласно которому в Список теперь входят упыри. Моя приемная мать ожидает меня с мальчиком, убившим всю мою семью, и говорит, что все обвинения с него сняты, поскольку убийство упырей отныне не является преступлением. А затем она стреляет в меня.

К приглушенному голосу Дианы добавились слезы, она крепко зажмурилась, но те все равно текли из уголков ее глаз. Нита какое-то время неловко сидела, сложив руки на коленях, гадая, стоит ли ей погладить Диану по плечу. Но так и не двинулась с места. Диана судорожно сглотнула и продолжила:

– Больше всего я боялась, что люди, которые заботились обо мне, в минуту изменят свое мнение, услышав новости, изменят свое поведение и убьют меня.

Нита верила в это. Не только в то, что Диана боялась, но и в то, что люди очень даже могут так поступить. Подобное нередко случалось. Каждый раз, когда в список добавляли очередной вид, происходил небольшой геноцид.

– Я видела такое раньше, – по-прежнему приглушенным голосом говорила Диана. – Как люди быстро меняются. В школе у меня никогда не было проблем. Но в мои четырнадцать там появился парень, уборщик. Я его даже не знала. Хотя, полагаю, его брат погиб во время каких-то боевых действий. И вот однажды он вошел и начал кричать на меня и еще одного небелого ребенка – только мы двое таких ходили в ту школу, – будто мы были виноваты в смерти его брата. Он все время повторял, что нам нужно вернуться в нашу страну. Вроде того. – Она стиснула челюсти, а ладони сжала в кулаки. – Мои прабабушка и прадедушка эмигрировали из Ирана еще в тридцатые годы. Я не говорю на фарси. Я никогда не выезжала за пределы Северной Америки. Куда, черт возьми, мне вернуться?

Она вздохнула, накручивая на палец растрепанные волосы.

– Хуже всего оказалось то, что все остальные просто… Все просто стояли и ничего не делали. В тот день я ушла домой рано, так из школы позвонили моим приемным родителям и сказали, что я прогуливаю уроки.

Нита моргнула.

– Подожди, из-за этого ты еще и влипла в неприятности?

Диана кивнула.

– Ага. – У нее вырвался резкий смешок. – Глупо, правда? Думаю, именно тогда я поняла, как быстро люди могут переметнуться на другую сторону. Уборщик вел себя ужасно, но я его толком и не знала. Но все те люди в кафетерии, которые ничего не делали. Учителя. Мои друзья. Они все просто стояли и позволяли ему кричать на меня.

Голос Дианы дрожал.

– Если они так ведут себя с себе подобными, пусть и похожими на меня и на тех, с кем они просто сражаются на другом конце света, – что бы произошло, если бы меня действительно включили в список и сочли угрозой?

Ничего хорошего. Нита в этом не сомневалась.

Диана судорожно вздохнула.

– Так что однажды я сбежала.

– И оказалась здесь?

– В конечном итоге да.

Ните стало интересно, какие истории скрывались за «в конечном итоге». Как сбежавший из дома американский ребенок пересек границу с Канадой. Как она встретила смертоносного, умеющего искусно манипулировать келпи.

– Почему Канада? – спросила Нита.

Диана пожала плечами.

– Понятия не имею. Наверное, я думала, здесь будет лучше. В Канаде все казалось лучше.

– А на самом деле?

Диана задумалась.

– Не уверена, лучше тут или хуже… просто по-другому. Канадцы любят чувствовать свое превосходство над американцами, говоря о том, насколько лучше здесь. Но суть не столько в том, что жизнь у них тут приятнее, сколько в том, что у них нет тех же проблем. Проблемы, которые на слуху в США, здесь не существуют. Но в то же время у Канады масса трудностей, которых нет у Штатов.

Диана тихо вздохнула, подперев рукой подбородок.

– Я думаю, больше всего на свете людям нравится чувствовать свое превосходство над другими. Канадцам нравится чувствовать, будто они лучше американцев. Американцы любят чувствовать себя лучше, чем весь мир. А когда люди ощущают свое превосходство, им труднее видеть проблемы, лежащие на поверхности. Они не хотят верить в них, смотреть им в лицо. Если они это сделают, то смогут ли продолжать искренне утверждать, что имеют перед кем-то преимущество?

Нита медленно кивнула. Она думала о своем прошлом. О чувстве собственного превосходства над матерью, поскольку считала себя лучшим человеком, так как в отличие от нее никого не убивала. Для Ниты не имело значения, что она помогала матери работать, продавать тела. Она не была убийцей, и этот факт поднимал ее выше в собственных глазах и позволял простить собственное лицемерие.