Лес помнился ему как узкая рощица, но теперь казался нескончаемым, глухим, и Люциуш некоторое время брел, пока не вышел на очередную поляну. Он пожалел о потерянном фонаре. Тропы нигде не видно; он приблизился к нагромождению камней, которых не помнил, и, развернувшись, стал спускаться по склону в поисках тропинки, ведущей к перевалу. Но в густом тумане путь ускользал. Люциуш выругался. Они там, в церкви, наверное, волнуются…

Вот и пусть поволнуется, а то сбежала и все.

Сосны вокруг него подрагивали на ветру. Люциуш продолжал идти, отбиваясь от нависающих ветвей. Он уже не сомневался, что не проходил тут раньше. Снова поляна – но не та, что прежде.

Остановившись, он осознал, что заблудился. Часы показывали полночь. Люциуш пожалел, что во время прежних прогулок почти не обращал внимания на окружающие приметы и во всем полагался на нее. Но географию гор он понимал вполне достаточно, чтобы сообразить, что все долины спускаются к галицийской равнине. Проще всего отправиться в низину. Оттуда уже можно будет пройти или найти попутную телегу в сторону главной дороги, которая ведет в Лемновицы.

Он снова пошел, на этот раз вниз, на звук мелководной реки, на бормотание, которое эхом отражалось от туманного подбрюшья. Перейдя речку вброд, Люциуш оказался на долгом пологом склоне. Он ободрился – скоро, значит, местность выровняется. Через какое-то время небо начало светлеть, летняя ночь редела. Люциуш не находил себе места от тревоги, но мир вокруг напоминал сказку, тяжелый от влаги воздух сиял янтарным светом.

Он пересек луг, заросший высокой, по шею, травой. Время от времени ему слышалось какое-то движение, но звуки пропадали, стоило только замереть. К его тропке присоединилась еще одна, и путь расширился, когда он оставил за собой луг и снова вошел в лес. И вот – широкая дорога (наконец-то!) за высоким каменистым уступом.

Люциуш вздохнул с облегчением и в изнеможении остановился, вытащил из вещмешка флягу, попил. Дорога огибала склон холма, густо поросшего деревьями. Судя по положению солнца, она под небольшим уклоном уходила на север. В грязи были видны следы колес. Какой-то конвой проезжал тут недавно – может быть, ему не придется идти до самой долины, появится подвода, которая нагонит и подвезет его.

Он не прошел и десяти шагов, как услыхал треск сучьев в подлеске за спиной. Он обернулся. Было еще совсем рано, так что он не сразу сообразил, что за танк в камуфляже с треском и храпом прорывается сквозь кусты…

Медведь.

Но зверь не остановился. Он почти не заметил Люциуша, стремясь вперед, ощетинившись бурым мехом, разбрызгивая капли росы, и, перевалив за обочину, скрылся в кустах. Стоило ему исчезнуть, шум раздался снова. Два оленя с обрывками листьев на рогах вырвались из рощи. Потом, чуть дальше по дороге, – еще несколько оленей, рыжих, с облаками пара вокруг морд. Медленный гул приближался. На дорогу выскочил темно-серый кролик. Пролетела стайка птичек.

Люциуш стоял и недоумевал, что происходит, пока на память ему не пришла старинная детская история, вероятно рассказанная отцом, хотя он не помнил когда.

Два рыцаря, старый и молодой, ехали по глухому лесу. Вдруг их тропу перебежал волк, а за ним – заяц. Молодой рыцарь рассмеялся. Ха-ха! Куда катится мир? – спросил он. Что, теперь добыча преследует охотника?

Старый рыцарь молча обнажил меч.

Но разве это не странно? – спросил молодой рыцарь. – Такой здоровенный волк – и убегает от зайчика. А дальше-то кто? Мышка? Лягушка?

Старый рыцарь опустил забрало и сказал: – Он убегает не от зайца.

Вдалеке послышался гул.

Рыцари обернулись.

Люциуш обернулся.

Каменный уступ рассыпался на его глазах. Деревья наклонились в его сторону, камни взлетели в воздух. Все объяла яркая вспышка.

Он очнулся под стук копыт и крики.

Он лежал в кустах под дорогой, по которой до этого шел. Ноздри заполнял запах земли и пороха. Над ним сияло пространство неба, огромная дыра в лесном уборе. Он поморгал, пошевелил пальцами, кистями рук, медленно приподнял голову. Потом, внезапно осознав, что ударившее в каменистый уступ может ударить снова, быстро встал.

Оглянувшись в сторону дороги, он увидел там колонну всадников в оперенных шлемах; их сабли побрякивали о седла. Гусары, подумал он, венгры, и испытал мгновенное облегчение: свои. Они были, наверное, метрах в пятидесяти от него, он уже мог разглядеть золоченые шнуры на их мундирах, когда над кронами просвистел и ударил по дороге второй снаряд.

Он присел на корточки. Его осыпало землей. Раздалось заполошное ржание, снова взрывы. Поднявшись, он увидел, что там, где была дорога, где он только что видел передовых всадников, теперь зияет воронка. Рота спуталась, всадники пытались провести своих упирающихся лошадей через воронку, чтобы оказаться на другой ее стороне. Он побежал к ним, надеясь привлечь чье-нибудь внимание. Но глубоко в лесах, внизу, на склоне холма, снова послышался гул, который становился все громче. Что-то еще приближалось. Он остановился, посмотрел вниз, в гущу деревьев, и тогда увидел.

Проблески сабель, высокие папахи, темно-серые мундиры. Теперь отчетливо слышались крики. Он сразу понял, кто это, – чудища из кошмаров каждого польского ребенка, персонажи тех историй, что он слышал с раннего детства…

Невдалеке от него лошадь пыталась выбраться из воронки; она тащила за собой безжизненного наездника, нога которого застряла в стремени. Бросившись вперед, Люциуш схватил уздечку, потянул лошадь наверх, на дорогу, и забрался на нее, как только она вылезла из воронки. Вокруг отступающие гусары палили из ружей в сторону леса. Он подумал, что надо бы подобрать оружие убитого, но было слишком поздно, лошадь рванулась вперед, спотыкаясь о мертвого всадника. Люциуш ухватился за гриву, чтобы не свалиться. Наконец сапог всадника выскользнул из стремени, и лошадь догнала остальных как раз в то мгновение, когда казачья волна выкатилась из темноты леса и огромной ревущей массой бросилась на них.

Гусары рванулись вперед. Люциуш крепче прижался к своей лошади. Он понятия не имел, куда скачет. Казаки приближались с правого фланга, и два войска уже сливались в сине-серый поток. Воздух был наполнен стуком клинков и громом выстрелов. Все быстрее и быстрее; очередной залп русской артиллерии ударил в холм, обсыпая их гравием. Потом – другой удар, другой снаряд, теперь с противоположной стороны, прямо в наступающую казачью шеренгу. Снова каменный дождь. Они рванулись вправо, потом снова влево, огибая валун. Люциуш услышал позади крик и, обернувшись, увидел, что его догоняют два казака. Они были так близко, что он различал их темные, непреклонные глаза, но тут спереди от него, с дороги, грянул пулеметный огонь, и казак, что скакал первым, повалился набок, его лошадь ударилась о вторую, и обе кубарем полетели в придорожный куст.

Скрещение дорог. Австрийская артиллерия. Видны гаубицы, пулемет обжигает лес огнем. Отступающие двинулись влево, петляя между окопами в сторону лужайки. На миг Люциуш почувствовал облегчение, почувствовал себя в безопасности. Но гусары снова сгрудились, их лошади ржали и грызли удила. Снова крики – и они опять рванулись навстречу казачьей атаке.