Да ведь и намерения не было никакого! Так, для прикола. А она из машины не захотела вылезать, мол, взяли с рабочего места, так везите куда следует. Конечно, на КПП бдительная десантура заметила насурьмленные брови, карминные щечки и прочие отличительные черты ночной бабочки. А дальше – полный отпад. В комнате, когда девица деловито расстегнула пуговки тесной «учительской» блузки, Мирахмад вспомнил, что афганки страдают всеми видами венерических заболеваний, в том числе и неизвестно-неизлечимо-неизреченными, и, хихикая, скрылся за дверью.

– Он вернется? – заинтересовалась жрица любви. – Пусть не приходит. Узбеки скупые… А ты – хороший. А как вы тут обходитесь без ваших королев? Скучно, да?

Под это и другое милое щебетанье она достаточно грациозно выполнила все гигиенические приемы и выложила на стол расписные пакетики презервативов… Так что выговоры за Бегиму (так она назвалась) были заслуженными. Нельзя безнаказанно таскать шлюх в расположение воинской части. Но кто бы знал, что впоследствии щедрая на ласку Бегима стала отличным источником городских хабаров. И если уж она о чем-то предупреждала, то эти рекомендации стоило учитывать. А вот секс с ней – не фонтан. Суховата, да и боязно было, по правде говоря. В Афгане одни глисты чего стоят – век не выгонишь, а тут дело посерьезней.

– Астманов, я вынужден отправить вас в Кундуз. Ваше поведение пусть будет предметом обсуждения в других инстанциях. Самовольная отлучка, возня с дезертиром и уголовником, этим Хайр-Мамадом, пьянки, деньги подозрительные… – Зорькин говорил сухо и ровно, глядя на замечательную фотографию, где в братском поцелуе слились Леонид Ильич Брежнев и Бабрак Кармаль.

«Почему без эмоций? Как автомат… Непохоже на Зорькина. Значит, решение было принято раньше? Кем? Как проверить?» – лихорадочно прокручивались в голове у Алексея мысли…

– Товарищ полковник, я же раньше просил вас разрешить мне уехать. Ничего бы и не было. И при чем тут Хайр? Да у меня еще здесь куча дел. Дайте дня, ну, три.

Расчет был прост: если согласится, то явно информация дошла до Ташкента, а там, возможно, решили дать волю, посмотреть.

– Я все сказал. Так, теперь сходим на «Бурю». Пошли, чудотворец.

Астманов понял, что Зорькину нужно открытое пространство, чтобы сказать главное. Правильно, у старых стен – молодые уши.

– Алексей, будь моя воля, я бы тебя сек каждый день. Ну, понимаю, проститутка – экзотика, Хайр – интернациональный долг, самоволка – заскучал… Но ведь в твоей комнате еще и пистолет неучтенный изъяли. Это к чему приписать?

– Не мой, – с облегчением выдохнул Астманов, – нет на нем моих пальцев. И ничьих нет. И ствол – чистый. Подкинули, сволочи. Могли и наркоту подкинуть. А чего там? Так был обыск?

– Осмотр, – поморщился Зорькин. – Не знаю и не хочу знать, с кем ты там связался, во что влез, но давай, рули в Кундуз. Чтобы через три дня духу твоего здесь не было. Хотя, понадобишься – вызову. Не против?

– Всегда готов, – воспрянул духом Астманов, – буду как мышь сидеть. Только в Баграм надо съездить, с долгами рассчитаться, да еще поискать здесь материалы о совместной борьбе с басмачеством, немецко-фашистскими агентами.

– Это какой еще совместной?

– Ну, когда наши красноконники и афганские сарбозы вместе басмачей гоняли отсюда туда и обратно, потом, как вместе немцев-колонистов изгоняли. Ну все, за что интернациональный долг отдаем. А то народ спрашивает, что мы им конкретно задолжали.

– Эх-ма, куда вашу контору заносит.

– Какую контору? – искренне удивился Астманов.

– Такую, – передразнил его Зорькин. – Вот, значит, какое содействие нужно… В партийных архивах эти материалы. Да и то доступ по особому указанию. Впрочем, есть один человек. Полковник Углов. В ИОНе преподает. Думаю, общий язык найдете. Такой же неуемный. До потери пульса может заговорить. Но помни, чтобы через три дня духу твоего здесь не было. А предписание сегодня получи, на всякий случай.

ИОН – Институт общественных наук при ЦК НДПА – мог подождать. Утром Астманов с попутной колонной выехал в Баграм, где в расположении отдельного саперного батальона попросил первого попавшегося на глаза узбека найти рядового Раджабова и передать, что его ждет земляк из Маргелана с письмом от друзей. Для пущей убедительности Астманов помахал конвертом, в который был вложен военный билет. Конечно, радость солдата, настроившегося на встречу с земляком, при виде Астманова улетучилась, но особого неудовольствия он тоже не испытывал. От перевода в агитационный отряд «имам» категорически отказался.

– Тут надо землякам помогать. Сейчас плохое время. Обещают одного нашего парня под суд отдать за эту чертову корову.

История была обычной: деды захотели мяса поесть, подстрелили афганскую коровенку, а разделывать послали молодых солдат. Тех и взяли с поличным афганцы. Сдуру из опорного пункта кто-то полоснул по пастухам из автомата, слегка зацепил. Конечно, за такой беспредел по афганским нормам полагалась уже не цена коровы, а цена крови.

– Что они хотят? Сколько?

– Двадцать пять тысяч афгани… Пятнадцать собрали… Сахару два мешка, муки два мешка – это сразу нашли. Солярки бочку… Завтра надо деньги отдать.

Астманов знаком отозвал солдата в тень палатки и отсчитал тридцать пятисоток:

– Возьми. Пусть эти деньги принесут пользу. А корову что, съели?

– Нет. Заднюю ногу только отрезали. А потом пастухи прибежали. Для них такое мясо – харам.

– Здесь вся наша жизнь – харам.

Прощаясь, Астманов протянул солдату сложенный вчетверо листок из блокнота:

– Здесь полевая почта агитотряда и фамилия командира. Надумаешь – сообщи. Я с ним о тебе говорил. И вот мои координаты. Даст бог, встретимся в хорошем месте.

– Иншалла… Если будет угодно Богу, – провел ладонями по лицу рядовой «имам» Раджабов.

С Наташкой все сложилось просто. На «Буре» ввели должность машинистки, поскольку Ташкент приказал все материалы, прошедшие в эфире, переводить на русский и иметь в машинописном виде в трех экземплярах. Техническими сотрудниками командовал Исейкин, а значит, вопрос был пустяковый. К тому же Наталья была классной машинисткой. Так что все оказались в выигрыше.

А встреча с полковником Угловым была просто песней. Углов читал курс новой истории СССР в ИОНе и славился среди коллег тем, что любого мог обратить в истинную марксистскую веру, заговорив собеседника до смерти. Естественно, Астманов этого не знал и доверчиво поведал полковнику о своих интересах. Не понимая, чему обрадовался худощавый седой политработник, Астманов вынул список вопросов и попытался организовать интервью, но куда там! Углов моментально выхватил у него блокнот, просмотрел вопросы и пренебрежительно хмыкнул:

– Вы так ничего не поймете. Давайте «аб ово», с яйца. Мы ведь марксисты? Так? Вы член партии, конечно?

– Да, с восемнадцати лет, – отчего-то покраснел Астманов, хотя это было сущей правдой.