– И что вы тут увидели? – пробурчал дон Ольмос. – Лешего с рогами?

– Тс-с! Не кричите. И принюхайтесь… Чувствуете?

Сыщик потянул носом воздух.

– Пахнет дымом! Откуда-то оттуда… – Он указал рукой влево. – Идемте!

– А надо ли нам туда? – выразил сомнение Максимов. – Костер могли развести пастухи или охотники, мы собьемся со следа, потеряем время.

– Охотиться в этом лесочке не на кого, – заметила Анита. – Да и пастухи вряд ли сюда забредут.

– А это что? – Дон Ольмос совершил тигриный прыжок и поднял с земли окурок. – Видите? Это севильская сигара.

– Не слишком ли беспечно со стороны бандитов?

– Они были уверены, что здесь, в лесу, их уже не найдут. Надо идти туда! – Он вытянул левую руку. – И это как раз в той стороне, откуда несет гарью.

Дон Ольмос, как пес, почуявший добычу, потрусил вперед, Анита и Максимов рысцой бежали позади. Двигались уже без тропинок, проламываясь через сросшиеся дебри. Путеводной нитью служил запах гари, становившийся с каждой секундой все явственнее. Вот уже и сизая дымка стала просачиваться сквозь ветви и листья. Она густела, дышать стало труднее.

– Да там настоящий пожар! – издала Анита приглушенное восклицание, увидев в сетчатых переплетениях огненные зарницы. – Лес горит?

Нет, горел не лес. На большой поляне, которая внезапно открылась за деревьями, взорам предстала полыхающая соломенная хижина. Она горела уже давно, огонь охватил ее со всех боков и жадно пожирал иссушенные солнцем стебли.

– Есть там кто или нет? – выдохнул Максимов, остановившись шагах в пяти от пожарища (ближе подойти не позволял нестерпимый жар).

За желтой колыхавшейся завесой нельзя было разглядеть ровным счетом ничего.

– Во всяком случае, хижина не могла загореться сама, – рассудила Анита. – Ее кто-то поджег. А раз так, то сделано это не без умысла.

– Некогда разглагольствовать! – вскричал дон Ольмос, забыв об осторожности. – Мы должны все погасить…

Поблизости не нашлось ни ручья, ни родника, ни захудалого болотца. А и была бы вода – чем ее зачерпывать? Дон Ольмос, орудуя ножом Аниты, выдрал из-под ног клок дерна, простеганный корнями. Швырнул его в огонь – и что с того? Разбушевавшееся пламя не поперхнулось, землистый ком проломил ставшую хрупкой стену хижины и исчез в геенне.

– Бесполезно! – сказал Максимов, который стоял, скрестив руки, как Наполеон, наблюдающий за сожжением Москвы. – Если что-то и есть внутри, то нам его не спасти. Остается только ждать, когда огонь прогорит. Солома – материал палкий, скоро все закончится…

Он оказался прав, ждать пришлось недолго. Скоро жерди, составлявшие скелет постройки, подломились, и хижина обвалилась, взметнув к небесам фейерверк из тысяч искр. Ссыпавшаяся ворохом солома догорела моментально, уже через несколько минут на месте огненного столпа покачивались два-три лохматых костерка, дожевывавшие последние горючие остатки.

Дон Ольмос затоптал жгучие язычки сапогами, поднял отлетевшую в сторону и потому не сгоревшую до конца жердь и начал разгребать ею красную, жарко дышащую золу. Анита и Максимов не принимали участия в раскопках, молчаливо наблюдали со стороны.

Сперва попадались обугленные деревяшки и ставший невесомым соломенный пепел. Потом детектив наткнулся на покрытый копотью и треснувший в нескольких местах небольшой, в две пинты, глиняный жбан. Поднял его, тот распался на неровные осколки, из которых потекла горячая жижа с резким запахом.

– Агуардьенте, – определила Анита, почуяв издалека характерное амбре. – Испанский самогон. Его делают из чего попало: хоть из бананов, хоть из картошки, хоть из апельсинов. Мерзейшее пойло.

Продолжая ковыряться палкой в угольях, дон Ольмос нашарил что-то не совсем обыкновенное. Разворошил горячую труху и уставился на жутчайший оскал обожженного до черноты мертвеца. По сути, это была большая головешка, сохранившая очертания человеческого тела. Волосы, одежда – все было поглощено пожаром. Не уцелели и черты лица. С уверенностью можно было утверждать лишь то, что это была особь женского пола – об этом свидетельствовали формы тела. Аниту, хоть она и стояла достаточно далеко от трупа, замутило, она отвернулась, достала из кармашка платок и прижала ко рту. Максимов с хмурым видом смотрел на находку. Десять лет назад, во время сражений на Кавказе, он навидался такого, что нынешнее зрелище уже не могло потревожить закаленные нервы.

– Это Сильвия? – спросил он осипшим от дыма, и не только от дыма, голосом.

– Утверждать не берусь, – ответил хладнокровно дон Ольмос. – Экспертиза покажет.

* * *

Анита и Максимов протоптанной стежкой выбрались из леса, остановили проезжавшего на телеге крестьянина и велели гнать в город. Оружие в руках пассажиров убедило извозчика, что дело важное. Сеньор Лопес, поставленный в известность о случившемся, немедленно выслал на место трагических событий наряд гвардейцев. Охранявший пепелище дон Ольмос встретил их как родных. Гвардейцы для порядка прочесали лес и, само собой, никого не нашли.

Обгорелый труп был доставлен в госпиталь, где его освидетельствовал судебный медик. Он подтвердил, что погибшая являлась женщиной, однако ж, по его мнению, ей было не менее сорока пяти лет, она имела изъеденные кариесом зубы и слабые от плохого питания кости.

– Это не может быть Сильвия! – заключила Анита.

– Где же она тогда?

– Предположу, что она все еще в лапах у этих господ. – Дон Ольмос извлек из походного сака шесть рисованных портретов и разложил их на столе в своем гостиничном номере.

Это были портреты бородатого Диего, подслеповатого Пепе, развязной Лолы, престарелой сеньоры Лусии, одноглазого лжезеленщика и чумазого мальчишки. Вся шайка в полном составе. Или не в полном? Принадлежность к ней безумной нищенки, чей труп, по всей вероятности, и сгорел в хижине посреди леса, оставалась все еще под вопросом. Но в том, что связь между ней и бандолерос существовала, сомнений не было.

– Позвольте! – удивилась Анита, взглянув на изображения. – Это же те рисунки, что сделал художник в жандармерии, когда мы давали показания сеньору Лопесу!

– Совершенно верно, – подтвердил дон Ольмос. – Все портреты составлены с ваших слов и со слов сеньориты Сильвии. Вы с нею – главные свидетели. Лично я имел счастье лицезреть только одного из этих субъектов, – он указал на бородача.

– Выходит, сеньор Лопес знает, кто вы такой, и снабжает вас оперативными сведениями?

– Кто такой Лопес? Мелкая сошка. Он до сих пор считает, что я прибыл в Аранхуэс по коммерческим делам. Но ему от начальства поступило указание переправлять в Мадрид сведения, касающиеся этой милой компании, – Ольмос потыкал пальцем по очереди во все шесть портретов. – Вы ведь слышали о факсимильном аппарате Бейна?

Этот вопрос был обращен к Максимову.

– Электрический телеграф, передающий изображения? Запатентован восемь лет назад, если не ошибаюсь. Я видел его действие в Берлине. Бесподобно! Перегоняет по проводам любую картинку.