Дон Ольмос выказал себя не по летам мудрым, и Анита отступилась от него со своими провокационными вопросами. С чем тут спорить? Прав, кругом прав. То-то смеху будет над горемычными старателями, если никакого серебра нет. Да, лучше пока затаиться, работать втихую. Так и для Сильвии полезнее – она, если хватит стойкости, не расскажет бандитам, что посвятила в тайну чужаков, и это спасет ей жизнь. По крайней мере, должно спасти, ибо не станут они убивать единственную хранительницу знаний покойного Серхио Ортиса…

Дискутируя сама с собой, Анита прохаживалась по дороге перед «домом на куличках». Дым, вившийся над трубой, возвещал о том, что паровая лопата работает, не покладая ковша.

На шляхе, после череды засушливых дней покрывшемся пылью, показалась согбенная старушка. Она шла босиком, но всякий бы сказал, что это не являлось для нее давно приобретенной привычкой – уж очень боязливо переставляла она покрытые серой коркой ступни. Лицо свое старуха прятала под драным мужским плащом-альмавивой, накинутым на голову и спускавшимся ниже колен.

Анита подала условный знак выглянувшей Кончите. Та понимающе кивнула, скрылась в доме, и дым над трубой стал редеть.

Старуха дохромала до Аниты и выставила из-под плаща сложенную лодочкой руку, не произнеся при этом ни слова. Анита стала копаться в ридикюле, отыскивая мелкие монеты, но тут заметила, что выставленная для подаяния рука не испещрена пигментными пятнами и вздувшимися венами, как бывает у пожилых. Это была рука молодой девушки.

Анита без раздумий сдернула с головы попрошайки альмавиву.

– Сильвия!

Кукольное личико, исполосованное разводами от обильно пролитых слез, испуганно исказилось.

– Что вы делаете! – простонала Сильвия отчаянно. – Если они меня увидят, то уже не пощадят!

Она в спешке натянула плащ обратно на голову. Анита взяла ее за плечи.

– Сильвия, опомнитесь! Вы снова у друзей, здесь вам ничто не угрожает… Идемте в дом!

Тщедушная фигурка затряслась под плащом, послышались сдавленные рыдания. Анита увела бедняжку во двор, там Сильвия вконец раскисла, нервное напряжение отпустило ее, она упала в подвешенный между двумя мандариновыми деревьями гамак и заревела белугой. Услышав плач, выскочила встревоженная Кончита. Анита молча указала на ее блудную квартирантку, которую уже не надеялись увидеть живой.

– Dios mio! – Кончита молитвенно сложила перед собой ладони. – Как ей удалось вырваться?

– Надеюсь, она нам расскажет. Ее надо отвести в дом и успокоить.

Сильвию временно определили в хозяйскую спальню, Анита посчитала, что вид комнаты, в которую вторгались похитившие девушку тати, может обернуться для бедняжки новой психологической травмой. Сильвию переодели, уложили в постель, отпоили крепкой португальской мадерой, после чего она пришла в себя и кое-как, сглатывая слезы, рассказала обо всем, что ей довелось пережить за последние три дня.

Послушать ее пришли и Максимов с доном Ольмосом. Увидев сыщика, Сильвия впала было вновь в беспокойство, но Анита в двух словах поведала ей о том, кто таков на самом деле Ольмос и какую роль он сыграл в ее поисках. Повинилась заодно и в том, что информация о серебряном руднике древних тартессцев уже не является тайной за семью печатями – дон Ольмос в нее посвящен. По лицу Сильвии пробежало облако, однако она не стала высказывать претензий – ей было не до того.

Начало ее драматической истории совпало с выводами, сделанными Анитой и доном Ольмосом по горячим следам. Сильвию похитили, когда она задремала, уединившись в отведенной ей комнате. Сквозь сон она услышала звяканье открываемого окна, приподнялась, но чьи-то сильные руки схватили ее, засунули в рот кляп и обмотали туловище веревками. Все это было проделано за какую-нибудь минуту. Глаза не завязали, и она разглядела похитителей: очкастого замухрышку с залихватски закушенным сигарным окурком, и одноглазого, на котором был надет кожаный фартук, похожий на одежду мясников или торговцев снедью. Она сумела сорвать с него повязку, прикрывавшую пустой глаз, но этим сопротивление и ограничилось.

– Почему они не отправили на дело Диего? – позволил себе вставить реплику Максимов. – Он, наверное, самый мощный из них. Бугай… И он уже однажды похищал вас во Франции.

– Здесь требовалась не столько сила, сколько ловкость, – растолковал несмышленому дон Ольмос. – Сеньорита не имела возможности оказать серьезное сопротивление, в этом они убедились еще в Марселе. Зачем же посылать против нее громилу?

Супостаты вытащили связанную жертву через окно наружу и понесли в лесок. Она извивалась, хныкала, ей приставили к горлу нож и велели заткнуться. По дороге с ее ноги слетела туфелька, этого в спешке никто не заметил. Сильвия тщетно надеялась на то, что процессия попадется на глаза какому-нибудь прохожему – местность вокруг оставалась безлюдной.

Конечным пунктом стала хижина на лесной поляне. Сильвия думала, что бандиты построили ее сами, но дон Ольмос, уже успевший навести справки, пояснил ей, что хижину много лет назад соорудил егерь, отвечавший за сохранность королевских лесных угодий, чтобы делать в ней привалы во время обходов. Вероятно, бандиты натолкнулись на нее по чистой случайности. По словам Сильвии, в обветшалой хибаре обреталась только мерзопакостная нищенка. Все ее безумные ужимки оказались на поверку тривиальнейшим притворством. Она приходилась родней одноглазому, он называл ее «тетка Тереса».

Преступники свалили похищенную на земляной пол, точно перетянутый бечевками турецкий ковер. Очкарик велел своему фартучному пособнику вместе с теткой Тересой стеречь пленницу, а сам отправился, чтобы известить остальных, что птичка поймана. Но одноглазый фартучник не выказал желания сидеть посреди леса в компании бродяжки, от которой разило, как от помойки. Он выскочил из хижины и побежал догонять ушедшего очкарика.

Тетка Тереса выудила из-под своих отрепьев заткнутую пробкой глиняную посудину и предложила Сильвии глотнуть для храбрости самогона. Тетка была незлобива, и шут ее знает, каким образом она затесалась в шайку. Сильвия лежала на земле и, неотрывно следя, как эта безобразная грымза сосет вонючую дрянь, старалась перетереть свои путы о гвоздь, торчавший из деревянной подпорки. Возблагодарила судьбу за то, что была именно связана, а не скована стальными кандалами, как в прошлый раз. Могло статься, что у злодеев просто не нашлось второй пары наручников.

Тетка Тереса пьянела, но отчего-то зябла. Ей взбрело на ум развести в хижине костер, чтобы погреться. Сильвия, разгадав это намерение, пришла в ужас – представила себе, как просушенная кастильским солнцем постройка вспыхнет, подобно спичке, от малейшей искры. Стала увещевать идиотку, втолковывала ей, что если той так хочется развести огонь, то делать это надо как можно дальше от хижины. Втайне Сильвия надеялась, что разумные доводы возымеют действие, оборванка оставит ее одну и тем самым даст возможность поскорее покончить с проклятыми веревками. Но та была то ли совсем глупа, то ли, напротив, почуяла какой-то подвох. Так или иначе она по-быстрому натаскала в хижину сухих веток, валявшихся по краям поляны, и через пять минут костер уже тянулся острым клювом к соломенному куполу.