Юная мама сидела как раньше — недвижно, низко склонившись к странице журнала. Мальчика с велосипедом нигде видно не было. Я дернул дверь первой «норы», зашагнул в мглистый проем и стал подниматься по лестнице. Сердце в груди неистово билось, во рту пересохло, и появился привкус металла. Я поднялся по стертым ступеням до самого верха, постоял, приводя дыхание в норму, развернулся и спустился на улицу.

Как я и думал, на каждой площадке размещалось четыре квартиры, в одну и две комнаты. Я снова вышел к фасаду, навалился на дерево и стал считать окна.

Двадцать вторая квартира находилась внизу, на первой площадке второго подъезда. Все окна выходили на улицу. На центральном висел густой тюлевый занавес, другое закрывали синие шторы. Только одно окно было свободно, то, что смотрело на дорогу из кухни. Благодаря холодному, но яркому солнцу, мне были видны холодильник и кое-какая убогая мебель. Людей в кухне не было. Я подождал минут десять, в последний раз взглянул на тусклые стекла и, чтобы не привлекать любопытства случайных людей, медленно направился в сторону центра.

3

Вечером я снова был там. Окна квартиры были черны, признаков жизни за стеклами так же, как днем, заметно не было. Я прошел мимо пятиэтажки два раза, постоял в грязных сумерках, напоминавших разведенную в стакане гуашь, потом заглянул в потемневший ветреный двор и опять возвратился на место. Стал сторожить.

Прошло полчаса. Стемнело, но ничего не случалось, окна квартиры по-прежнему были пусты. Весь дом пылал электричеством, а в «моих» стеклах было угольно черно. Я постоял перед газоном еще минут пять, затем обогнул дом и, подкравшись к подъезду, нырнул в неосвещенный проем, затаился, привыкая глазами. Внутри было гулко, туманно и мрачно. Скудный сине-сиреневый свет с трудом пробивался в тесные окна. Я оперся на поручень и чутко прислушался. На верхнем этаже, в одной из квартир, громко ругались, на улице истерично, словно предсмертно, верещал кот, совсем рядом, где-то в ногах, трюнькал сверчок… Опасности быть замеченным, кажется, не было. Я подкрался к нужной квартире и воткнул в самом низу, между дверью и косяком, припасенную спичку. Головку у спички я отрезал заранее. С помощью этого сторожка я рассчитывал проследить за квартирой, а отрезанная головка должна была мне помочь не перепутать спичку с другой, не моей…

На следующий день, в полдень, я снова отправился к злосчастному дому. На этот раз, не останавливаясь перед балконами, я сразу же вошел в подъезд и бросил ищущий взгляд на низ дерматиновой двери. Спичка находилась на месте, там же, куда я воткнул ее накануне. Едва торчащий острый конец чуть заметно белел на фоне затертой обивки. Наличие спички означало одно: дверь в квартиру не открывали — со вчерашнего вечера в нее никто не входил. Я еще раз внимательно осмотрел обрезанный кончик. В эту минуту наверху ударила дверь, и послышался голос. Я напряженно прислушался и осторожно высунулся в проем. Где-то в районе четвертого этажа стали сходить, кто-то с собакой. Когти животного громко стучали по маршу. Я еще постоял рядом с дверью, неслышно спустился с площадки и вышел на улицу.

Мне приходилось лишь ждать. Нужный мне человек мог уехать из города, по делам или в гости, мог заболеть. С одной стороны, я испытывал облегчение от того, что страшное дело откладывается, но с другой, помнил всегда — время уходит. Уже миновала неделя, в запасе оставалось четырнадцать дней. Постоянные размышленья, раздумья об этом изводили меня, истязали, рождали в душе апатичный настрой. Хотелось поскорее покончить со всем, возвратиться домой и забыть. Если смогу… Я уже предугадывал неслышное присутствие смерти, ее тихую поступь. Я знал: как ни повернутся события, она обязательно проявит себя, смерть не упустит свой шанс. Она уже затаилась где-то вблизи, стоит, смотрит и ждет. Как падальщик, жаждущий мяса. Молчаливо дожидается часа, сигнала, когда ее призовут. Она никуда не уйдет… Я чувствовал это, знал, что это случится…

Иногда удушливыми приступами подкатывала исступленная злоба. Злоба металась внутри меня изголодавшимся зверем, требуя жертву. Я сопротивлялся как мог, изо всех сил пытался ей не поддаться…

Так в тяжелом, маятном ожидании прошло еще несколько дней.

Я немного освоился на новом месте. На четвертый день моего пребывания в городе, вечером, после очередной проверки, я пробирался по темным, наполненным сырой тишиной переулкам. Мой сторожок-спичка, как обычно, оказался не тронут — квартиру словно покинули навсегда. Оказавшись на одной из центральных улиц, я остановился, чтобы зажечь сигарету. В это время мимо проехал «Ниссан Патрол» с подвыпившей молодежью. Девушки на заднем сиденье, высунувшись в открытые окна, громко смеялись, в салоне кричала музыка. Одна из девчонок — шатенка в розовой майке — послала мне поцелуй. Я никак не ответил, стоял неподвижно, провожая машину глазами. Вскоре джип повернул на перекрестке и исчез в переплетении улочек. Я осмотрелся кругом, окинул взглядом ярко освещенное здание почты и зашагал в его сторону.

Круглосуточный переговорный пункт находился здесь же, в одном здании с почтой. Внутри небольшого казенного зала, несмотря на позднее время, пребывало несколько человек. Все они ожидали соединения с запрошенным номером. Я купил у дежурной телефонную карту, вошел в слабо освещенную деревянную клеть и набрал домашний номер родителей. Сигнал вызова звучал в трубке монотонно, длинно, тоскливо. Он возникал из ниоткуда, нудно тянулся, после чего опять уходил в никуда. Я устало опустился на узкое откидное сиденье и, продолжая слушать гудок, положил в рот жвачку. Я уже знал, что мне никто не ответит. Я знал это еще до того, как набрал номер родителей. Из железной коробки телефонного аппарата на меня смотрела моя странная жизнь. Я подождал еще какое-то время, нажал на рычаг и набрал номер снова. Все та же история — глухо. Тогда я набрал номер своей квартиры. Я звонил сам себе. Я сидел, слушал пульс проводов, смотрел на исцарапанную стенку кабины, а после того как аппаратура автоматически делала сброс, снова и снова нажимал блестящие клавиши…

«Оказывается, очень трудно дозвониться к самому себе», — отрешенно подумал я, вдавливая квадратные кнопки в гладкую стальную панель. Раз за разом, еще и еще.

Чувство времени притупилось, я потерял счет минутам. Они уходили, но я этого не замечал. Я опять попал в окружающую действительность только после того, как по стеклу кабинки кто-то настойчиво постучал. Обернувшись, я увидел молодую стройную женщину