не сразу Бристоль Мак-Грат обратил внимание на камин. Словно завороженный, он уставился на хозяина дома — уже второй раз за день ему пришлось смотреть на умирающего, подвергнутого пытке.

К обшитой панелями стене была прибита тяжелая балка, к которой крепилась грубая перекладина. Запястья Ричарда Болвилля были привязаны к перекладине веревками. Пальцы его ног едва касались земли, ибо он продолжал в агонии тянуться вверх в попытке облегчить вес на напряженных руках. Веревки глубоко врезались в его запястья, с них капала кровь, а пальцы потемнели и распухли. Он был голым, и Мак-Грат понял, что раскаленными добела щипцами неведомый изверг рвал из его тела куски мяса. На бледной груди был выжжен странный символ; на спину Мак-Грату будто легла ледяная рука, ибо он знал смысл этого знака. Снова его память унеслась через полмира и годы назад, в те черные, мрачные, жуткие джунгли, наполненные грохотом барабанов, где обнаженные жрецы отвратительного культа в освещенной огнем тьме впечатывали страшное клеймо в дрожащую, подгорающую человеческую плоть.

Между очагом и умирающим сидел коренастый чернокожий мужчина в одних рваных грязных штанах. Он располагался спиной к окну, так что хорошо были видны внушительные плечи. Его массивная, как у лягушки, голова прямо сидела на этих могучих плечах; казалось, мужчина изучал лицо человека, свисающего с перекрестья.

Налитые кровью глаза Ричарда Болвилля напоминали глаза измученного животного, хотя он выглядел совершенно нормальным и в полном сознании. В этих глазах светилась отчаянная воля к выживанию. Он поднял голову и окинул взглядом комнату. За окном Мак-Грат инстинктивно вздрогнул. Он не знал, видит ли его Болвилль, но беспокоился, что реакция Ричарда может раньше времени выдать его присутствие черному извергу. Тем временем негр устремил взгляд на огонь и протянул длинную обезьяноподобную руку к одному из раскаленных железных прутьев — в глазах Болвилля блеснула ужасная, настойчивая мольба, которую никак нельзя было неправильно истолковать. Мак-Грат перепрыгнул через подоконник как раз в тот момент, когда испуганный чернокожий вскочил на ноги и развернулся с обезьяньей ловкостью.

Мак-Грат не вытащил пистолет. Он не осмеливался стрелять, так как выстрел мог привлечь внимание других врагов. У негра за поясом был мясницкий нож; казалось, тот сам прыгнул в руку чернокожего, точно живой. Мак-Грат схватился за свой афганский кинжал со «злым» изогнутым лезвием — этот стальной друг хорошо послужил ему в бесчисленных прошлых схватках.

Зная преимущества внезапной, безжалостной атаки, Бристоль не колебался ни секунды. Едва его ноги коснулись земли после прыжка, как он бросился на огорошенного негра.

Непонятный крик сорвался с толстых красных губ врага. Дико вращая глазами, он отвел мясницкий нож назад — и выпростал его вперед с быстротой атакующей кобры; такой выпад наверняка достал бы человека менее прыткого и удалого, чем Бристоль Мак-Грат.

Замахиваясь для удара, чернокожий отпрянул назад, и это инстинктивное движение замедлило его ровно настолько, чтобы Мак-Грат совершил уклон молниеносным поворотом туловища. Длинное лезвие прошло у него под мышкой, пронзив одежду и кожу, — и в этот момент афганский кинжал вонзился в черную жилистую глотку.

Негр свалился без крика, лишь сдавленно булькая горлом, из которого бил кровавый фонтан. Мак-Грат вышел из смертоносного замаха прыжком, напоминающим волчий. Он оценил невозмутимым взглядом проделанную работу — негр мертв, его голова наполовину отделена от тела. Эта внезапная атака в прыжке вбок, убивающая бесшумно и перерезающая горло до шейных позвонков, была одним из самых опасных приемов дикарей с Хайберского перевала. Меньше дюжины белых людей освоило этот прием. К числу этих умельцев относился и Бристоль Мак-Грат.

Он повернулся к Ричарду Болвиллю. На его обожженную обнаженную грудь капала пена, изо рта хлестала кровь. Мак-Грат опасался, что Болвиллю, как и слуге Ахмаду, уже успели вырвать язык — впрочем, агония и шок от других ран тоже могли лишить Ричарда дара речи. Мак-Грат перерезал веревки и осторожно помог ему возлечь на старый потрепанный диван. Жилистое тело Болвилля дрожало в руках Мак-Грата, будто свитое из натянутых стальных канатов. Он прокашлялся, и все-таки ему удалось заговорить.

— Я знал, что ты придешь! — выпалил Ричард, корчась от боли, когда его обожженная спина коснулась дивана. — Я ненавидел тебя много лет подряд, но — знал, знал…

Голос Мак-Грата был жестким, как терка:

— Почему ты назвал в письме Констанс Бранд? Она умерла.

На тонких губах Болвилля расплылась жуткая улыбка.

— Нет, она жива! Но недолго проживет, если ты не поторопишься. Прошу, дай же мне бренди! Там, на столе, — этот гад не все вылакал…

Мак-Грат поднес бутылку к его рту, и Болвилль жадно отпил. Железными нервами этого человека оставалось лишь восхищаться. Было видно, что он в агонии. Сейчас он должен кричать от боли и балансировать на грани безумия. И все же Болвилль был в здравом уме и говорил отчетливо, хотя его голос звучал лишь жалким мучительным хрипом.

— У меня осталось не так много времени, — сдавленно прохрипел он, — так что не перебивай меня. Прибереги свои проклятия на потом. Мы оба любим Констанс Бранд. Но она любила только тебя. Она пропала три года назад. Ее одежду нашли на берегу реки, но тело — нет. Ты отправился в Африку, чтобы забыть свою боль, я удалился в поместье моей семьи и стал отшельником. Но чего ты не знал, чего не знал никто в мире, так это того, что Констанс поехала со мной! Нет, она не утонула. Эта уловка — целиком моя идея. Констанс Бранд прожила в этом доме три года! — Он рассмеялся жутким смехом. — Бристоль, не смотри так потрясенно. Констанс пошла со мной не по своей воле — она слишком любила тебя. Я похитил ее и силой привез сюда, Бристоль! — Его голос перешел в дикий визг. — Если ты убьешь меня, ты никогда не узнаешь, где она!

Сведенные судорогой руки Мак-Грата, крепко сжимавшие связанное горло Болвилля, медленно ослабли, и из красных глаз Бристоля постепенно ушло безумие.

— Продолжай, — прошептал он не своим голосом.

— Я ничего не мог с собой поделать, — выдохнул умирающий. — Она ведь единственная женщина, которую я когда-либо любил, — ох, перестань насмехаться, Бристоль. Остальные не в счет. Я привел ее сюда, потому что здесь я всем правлю. Она не могла ни сбежать, ни отправить сообщение. Кроме потомков черных рабов, принадлежавших моей семье, в этом районе никто не живет. И мое слово было их единственным законом. Клянусь, я ничего ей не делал. Я просто держал ее здесь в плену и пытался заставить выйти за меня замуж. Я хотел ее, но только