сенегальца я бы назвал «игра на уничтожение» — мастерство, скорость и физическая подготовка могли лишь отсрочить неотвратимый конец. Туз выждал счета до девяти и поднялся, клонясь назад. Но Гомес был тут как тут; чемпион дважды промахнулся левой, а затем зарядил правой прямо под сердце противника, отчего тот чуть ли не побелел вмиг. Левый в челюсть заставил его колени подогнуться, и он вошел в клинч — по сути, безнадежный.

После брейка Туз послал прямой левый по лицу и правый хук в подбородок, но его ударам недоставало силы. Гомес только отмахнулся от них и с силой погрузил свой кулак Тузу глубоко в область желудка. Туз снова попытался войти в клинч, но чемпион отбросил его от себя и погнал направо по рингу дичайшими хуками в корпус. На момент звона гонга они ожесточенно сцепились возле канатов.

Туз, спотыкаясь, побрел не в тот угол — и, когда угловые привели его в нужный, рухнул на табурет. Его ноги ходили ходуном, огромная смуглая грудь тяжело вздымалась. Я глянул на чемпиона напротив — тот сердито таращился на своего противника. Его тоже потрепало — и все равно он был в гораздо лучшем состоянии, чем мой боец.

Подошел рефери, с сомнением посмотрел на Туза и заговорил со мной.

Сквозь мрак, покрывший его затуманенный мозг, Туз осознал смысл нашего разговора — и попытался встать. Нечто вроде страха промелькнуло в его глазах.

— Миста Джон, не позволяйте ему остановить это все, сэр! Не нужно отбоя — мне не так плохо, как кажется!

Рефери пожал плечами и отошел обратно в центр ринга.

Не было никакого смысла давать Тузу советы. Он был слишком помят, чтобы понять их, и в его помутившемся разуме оставалась только одна мысль — драться и драться до победного. Таков древний первобытный инстинкт, который сильнее всего, кроме смерти.

Когда прозвучал гонг, он неверной походкой направился навстречу своей судьбе с необузданной храбростью, подбросившей на ноги орущую толпу. Он ударил левой — сильно, но неточно, — и чемпион прыгнул на него, отбивая обеими руками до тех пор, пока Туз не упал. На счет «девять» он поднялся, инстинктивно отступая, и Гомес достал его длинным прямым правым, отправившим его обратно на землю. И снова он дождался девяти перед тем, как с трудом встал, и на этот раз толпа была безмолвна. Ни один голос не требовал убийства. На ринге и так разворачивалась форменная бойня, примитивнейшее действо — но бесстрашие Туза Йессела захватило дух зрителей и заставило мое сердце сжаться.

Туз слепо свалился в клинч — снова и снова, пока Живодер в ярости не стряхнул его и не ломанул правой в корпус. Ребра Туза поддались, словно прогнившее дерево, и сухой треск отчетливо прозвучал по всему залу. Толпа исторгла сдавленное «ах», и Туз задышал тяжело, захрипел и упал на колени.

— Семь! Восемь!..

Его огромная черная фигура все еще извивалась на полу.

— Девять!

И тут — новое чудо: Туз стоит на ногах, поводя челюстью, поигрывая руками.

Гомес посмотрел на него так, словно не в состоянии был понять, как его противник снова сумел очухаться, а затем рванулся к нему, чтобы прикончить. Туз был в отчаянном положении. Кровь слепила его. Оба глаза были почти закрыты, а когда он выдыхал через разбитый нос, у ноздрей надувались алые пузыри. Глубокие ссадины пролегли по его щекам и скулам, а левая сторона лица была один сплошной синяк. Его держал на ногах только боевой инстинкт, и больше ни один человек не смел усомниться в том, что у Туза Йессела сердце воина.

Но одного лишь этого мало, когда тело доведено до предела, а сознание затуманено. Еще до того, как Гомес бросился в ужасающую атаку, Туз упал, весь изломанный, и толпа знала, что этот раз — последний.

Когда человек переживает такое напряжение, нужно, чтобы в бой вмешалось нечто гораздо большее, чем тело и дух, поддерживающий его. Тут требуется что-то способное вдохновить и подстегнуть — заставить работать за гранью человеческих сил!

Ранее, без ведома Туза, я вынул картину с Томом Молинау из рамы, аккуратно ее свернул и пронес с собой в зал. И теперь я вытащил ее — и когда взгляд Туза упал в наш угол, поднял портрет к ореолу света от софитов над площадкой боя. Можно винить меня в том, что я поступал нечестно и эгоистично, стремясь таким образом вдохновить сломленного бойца встать на ноги под новые удары, — но тот, кто вне спорта, тому не понять, что происходит в душах сыновей бокса, для которых победа важнее жизни, а проигрыш хуже смерти.

Часть взглядов была обращена на человека, распластавшегося в центре ринга, часть — на утомленного и обозленного чемпиона, откинувшегося на канаты… Рука рефери взлетала и опускалась с неумолимостью судьбы. Я сильно сомневался в том, что хоть кто-то смотрел на меня и видел, что я делаю, — но, самое главное, Туз Йессел увидел!

Он стиснул зубы, яростно и своевольно тряхнул головой — и медленно начал вставать на длинных ногах, пока монотонный счет рефери становился все громче, приближаясь к последней цифре. А затем — и я помню это так ясно, как будто дело было вчера, — холст у меня в руках пошел волнами! Температура воздуха рядом со мной вдруг упала градусов на пять, и стоявший неподалеку болельщик зябко повел плечами, закутался поплотнее в плащ. Но не этот неизвестно откуда налетевший холод сотряс меня до основ, а зрелище на ринге, от которого нельзя было оторвать глаз.

Туз невероятным усилием подтянул под себя локти. Кровавый туман стоял у него перед глазами; а затем он увидел, как далеко от него в тумане начинает проявляться фигура и приближается все ближе и ближе. Человек — невысокий, но крупнотелый черный мужчина с бочкообразной грудью и мощными конечностями, одетый боксером давно ушедших лет, — встал рядом с ним на ринге! Это был Том Молинау, явившийся помочь поклоннику, — Том Молинау, одетый и готовый к бою, как в тот день, давным-давно, когда он дрался с Томом Криббом!

И Йессел поднялся на ноги! Публика вошла в раж, раскричалась. Сверхъестественная сила наполнила усталые конечности моего бойца и прояснила его затуманенный мозг. Пусть Гомес делает сейчас все, на что он способен, — как он может победить человека, за которого бьется призрак величайшего черного воина?

Туз Йессел обрушился на изумленного Живодера как снег на голову; могучие руки Тома Молинау были на его запястьях, глаза призрака-чемпиона направляли его удары, кулаки