отношение местных властей, она не решалась говорить об этом на берегу. После четырнадцати горестных дней Люсьен попросил капитана продолжить путь, надеясь, что англичане не станут досаждать нейтральному судну. Он ошибался. Два британских фрегата, увидев, что янки готовятся к отплытию, выскользнули накануне вечером из гавани, и один из них под командованием капитана Барри, приблизившись поутру, сделал предупредительный выстрел. Это действие так рассердило американского капитана, что он приготовился сопротивляться, заявив, что застрелит из пистолета первого же англичанина, который ступит на борт его судна. Люсьен сказал ему, что сопротивление бесполезно и что торговый корабль с пассажирами на борту не смог бы уйти от двух вооруженных фрегатов. Когда капитан Барри поднялся на борт из своей шлюпки, он потребовал, чтобы американское судно направилось с пассажирами на Мальту в сопровождении эскорта военных кораблей. Он ликовал, получив столь ценную добычу, тем не менее показал себя обходительным захватчиком.

Люсьен, вспоминая свою длительную историю неповиновения брату, был уверен, что на Мальте все решится удовлетворительно и что ему и его семье будет разрешено продолжить путешествие. Он недооценивал свое значение как заложника и переоценивал благородство англичан. Генерал Оке, британский губернатор Мальты, оказался сторонником строгой дисциплины, превосходившим в этом отношении даже надсмотрщика Наполеона на острове Святой Елены, угрюмого сэра Хадсона Лоу. Вне себя от радости, что ему удалось заполучить члена семьи Бонапарта, он вопреки своему обычному дружелюбию настоял на том, чтобы Люсьен был подвергнут карантину. Мадам Бонапарт и ее детям не было разрешено подыскивать себе жилье более комфортабельное, чем лазарет. Когда карантин закончился, Люсьен был переведен в форт Рикказоли, средневековое строение, где отсутствовала какая-либо мебель, и он вынужден был доставать стулья и постельное белье за свой собственный счет. Дружественно настроенные морские офицеры проявляли к нему симпатию, и возможно, по их настоянию он был позднее переведен в более комфортабельный замок Сен-Антонио, бывшую резиденцию великого магистра рыцарей Мальты во времена расцвета этого ордена. Там он проводил время за рассказами своим детям о продолжительной борьбе этих рыцарей против турок, а когда дети были уже в постели, он находил удовлетворение в поэзии и стал писать эпическую поэму о Карле Великом.

Только к концу декабря из Лондона поступила инструкция препроводить Люсьена и его семью в Англию. Напрасно он упрашивал, чтобы ему разрешили уехать одному, оставив жену и детей на Мальте, пока не представится шанс ходатайствовать по его делу перед принцем-регентом. Тогда, как это бывает и теперь, чиновники уперлись в букву закона, и Люсьен с женой, детьми и прислугой были посажены на борт фрегата для переезда в Англию в середине зимы и в самую худшую погоду. Капитан Уоррен, еще один английский упрямец, был предупрежден о необходимости совершить широкий обход французских берегов, и нос корабля был направлен прямо в штормы Атлантики, что продлевало двухнедельное плавание еще на месяц. Наконец после исключительно тяжелых шести недель пребывания в море беженцы достигли Плимута, но даже там капитан Уоррен отказался бросить якорь и подверг риску корабль и всех на его борту, пересекая ночью приливную волну.

На следующее утро пленники сошли на берег и были приняты мистером Маккензи, который сказал, что «уполномочен предоставить им убежище». Такое сообщение должно было послужить облегчением для мадам Бонапарт и ее детей, но Люсьен, который годами отказывался подчиниться «господину Европы», не принял этого предложения без критики. Поблагодарив государственного вестника за его «радушные заверения», он весьма четко изложил свою позицию. «Я был превращен в заключенного нелегально, и я протестую против всего того, что пришлось пережить мне самому и моей семье с тех пор, как мы покинули порт Каглиари! Я требую, чтобы мне было разрешено продолжить мою поездку, и, кроме того, я отказываюсь от всех предложений вашего правительства, так как я ничего не могу принять от страны, которая является противником моей, а также и от правительства, которое ведет войну против моего брата!» Это был примечательный ультиматум от человека, который с 1804 года отказывался от подношений, похвал и лести, того, чье имя бросало вызов Британской империи, но, по существу, правда была на стороне Люсьена. Его жена, семья и избранные друзья всегда могли в какой-то мере направлять его, но ни Великая армия, ни непобедимый британский флот не могли сдвинуть его ни на дюйм ни на земле, ни на воде.

Люсьену не пришлось продолжить свое путешествие в Америку, и сам он, и его семья оставались в Англии, пока не рухнула империя. В последующие четыре года Люсьен был столь же отдален от власти своего брата, как если бы он обустроился в Китае.

Глава 9

Это поведение придворного, еще не ставшего настоящим солдатом.

Из письма Наполеона Жерому, 1809 год

Вскоре после того как Люсьен оказался за пределами досягаемости своего всемогущего брата, Элиза и любимица семьи Полина навлекли на себя неудовольствие короля королей. Проступок Элизы был банальным, а обида на Полину привела к устранению ее из той сферы деятельности, где она приносила некоторую пользу своему брату, — из парижских салонов.

Весной 1809 года до Наполеона дошли слухи, что Элиза, единственный член семьи, в чьей осмотрительности он мог быть вполне уверен, открывает во Флоренции салон азартных игр. Пристрастия Наполеона не распространялись на азартные игры. Когда он вел какую-нибудь игру, он неизменно плутовал и, получая удовольствие от победы над своими противниками, возвращал выигранное с одной из своих грустных улыбок. Элизе он писал: «Сестра моя, позаботься, чтобы никто не открывал салона азартных игр во Флоренции. Я не разрешаю их в Турине или где-нибудь еще в империи. Они подают плохой пример и нарушают семейную жизнь. Единственным местом, где я их терплю, является Париж, отчасти потому, что в таком огромном городе было бы невозможно пресекать их деятельность, а отчасти потому, что они используются полицией. Но мое намерение состоит в том, чтобы они не существовали ни в какой другой части империи». Больше ничего не было слышно о попытках Элизы предвосхитить Монте-Карло.

Что же касается Полины, то она попала в немилость после недостойного инцидента при представлении Марии Луизы в Брюсселе. Со времени удаления Жозефины и получения разрешения Наполеона покинуть Италию и остаться в Париже Полина жила в свое удовольствие, но женитьба ее брата на простоватой девице девятнадцати лет в течение одной ночи изменила всю атмосферу императорского двора. Он потерял свой обычный привкус веселья и экстравагантности, и Наполеон, всегда склонный подавать примеры того или иного рода,