стал выступать в незавидной роли самоиспеченного буржуа, женатого на соответствующей женщине и заинтересованного лишь в увеличении семьи.

Полина ненавидела австрийку и при представлении ее в Брюсселе дошла до того, что сделала за спиной императрицы мальчишеский жест, но ей должно было быть известно, что ее брат имел глаза и на затылке. Придворные, видевшие этот жест, захихикали. Наполеон, который также увидел его, вызвал Полину, отчитал ее за отсутствие хороших манер и немедленно выдворил со двора.

Полина упаковала сотню бальных платьев и возвратилась в Рим, где убедила своего полуотстраненного мужа передать ей один из прекрасных дворцов в качестве места для светских развлечений. Там она и отдыхала на протяжении остававшихся для империи лет и по своему обыкновению наслаждалась собой. У нее всегда было столько денег, сколько нужно, дюжины почитателей мужского рода и множество различных неприятных обязанностей, подобных возложенным на ее брата Жозефа в Испании или охотно исполняемым Каролиной в Неаполе. Она позировала портретистам, меняла свои одежды по нескольку раз в день, купалась ежедневно в молоке и время от времени избирала себе любовника, а то и сразу двух.

Жером, король Вестфалии, принял свое королевство в декабре 1807 года. Для того чтобы путешествовать без долгов, он занял деньги в имперском амортизационном фонде своего брата, надеясь, что ему удастся все урегулировать в ближайшем будущем. В конце концов он ведь был теперь королем с полным доступом в национальное казначейство. Вскоре не будет затруднительных разговоров со скупыми родственниками, попыток уговорить Жозефа, Жозефину или скаредную мать дать деньги. Его прибытию предшествовал приказ держать с 1 декабря фонды государственного казначейства в его распоряжении. И с перспективой получения значительных доходов Жером надеялся сдержать натиск кредиторов и завоевать репутацию суверенного правителя, известного своей щедростью, расточительностью и великодушием в отношении старых и испытанных друзей, некоторые из которых прибыли в его кавалькаде. Его ожидало ужасное разочарование. Перед тем как он прибыл в маленькую столицу Кассель, месье Дару, генеральный интендант Великой армии в Берлине, потребовал от Вестфалии астрономическую сумму в 35 600 000 франков, причитающуюся французам в качестве доли этой страны за содержание армии, размещенной в Германии. Чтобы получить эти деньги полностью, Дару, человек дела, обеспечил себе обладание всеми доходами страны еще до того, как ее король вступил в столицу. Все, что ожидало там Жерома, сводилось к набору неоплаченных счетов.

Новый король не замедлил обратиться с просьбой к Наполеону, доказывая, что без доходов он не только не сможет управлять своим королевством, но и не будет в состоянии выплатить императору те 1 800 000 франков, которые Наполеон одолжил ему из амортизационного фонда. К несчастью для Жерома, Дару также написал Наполеону, но с более удачным результатом, так как император явно склонялся на сторону генерального интенданта. Он напомнил своему брату, что в любом случае половина доходов Вестфалии предназначалась на нужды Великой армии. Жером поинтересовался, что же должно произойти с остававшейся половиной, но в финансовых вопросах Наполеон мог быть безжалостным, и единственным его ответом стало краткое письмо с отказом признать неспособность Жерома выплатить долг амортизационному фонду и с коротким замечанием: «Если ты начинаешь с невыплаты долгов, это плохой старт для твоего правления и подрывает твою кредитоспособность».

Что же следовало бы делать Жерому в таких условиях? С самого начала его положение было отчаянным. Все фонды были для него закрыты, в национальном доходе были недоимки за десять месяцев с дефицитом в 6 миллионов франков (на 3 миллиона больше, чем рассчитанные издержки Великой армии), и он не мог ввести новые налоги, без того чтобы начать правление в обстановке противоречий и национального негодования. В еще более затруднительном положении он оказался потому, что Наполеон начал истязать его серией язвительных писем с нападками на расточительность. Не то чтобы письма такого рода оказывали когда-либо большое впечатление на Жерома, но ему, должно быть, было обидно читать призывы к жесткой экономии, когда, по существу, у него на расходы оставались какие-то гроши. Его предшественник в Касселе был настолько беден, что его убожество превратилось в национальную шутку. Все дворцы и официальные здания находились в плачевном состоянии, а Дару, генеральный интендант, упорно отказывался передать Жерому доходы хотя бы за один месяц, чтобы дать ему возможность утвердиться в своем положении.

Первые восемнадцать месяцев правления Жерома в Вестфалии выглядели как история уловок и уклонений с его стороны и гневных требований и угроз со стороны Наполеона и имперских чиновников. Длительный опыт жизни за счет других обычно выручал Жерома, но никогда еще ему не приходилось довольствоваться доходами, фактически сводившимися к нулю. Со скидкой на его несдержанный характер можно было бы проявить к нему симпатию, ведь вскоре Жерому предстояло увязнуть в трясине долгов. В дополнение к требованиям Дару, связанным с ужасающей стоимостью содержания французских ветеранов на земле Германии, на него постоянно оказывалось давление по выплате 1 800 000 франков, которые он одолжил, и с течением времени письма Наполеона становились все более и более оскорбительными. Даже Люсьену и Луи не приходилось переживать столь продолжительных атак из столицы империи, но в отличие от них Жером обладал сангвиническим темпераментом, и с учетом этого он, несмотря на долги, все еще оставался бодрым.

В его ответах в Париж подчеркивалась тщетность требований, предъявлявшихся к нему, и это возымело частичный успех. Жерому удалось сократить свой долг Великой армии до 7 миллионов. Он также добросовестно избавлялся от собственной задолженности амортизационному фонду, выплачивая с нее от семи до восьми процентов годовых. Но от полной катастрофы его спасло содружество с Исааком Якобсоном, исключительно богатым евреем, который одалживал ему значительные суммы денег взамен на отмену неправоспособности, ранее наложенной на евреев в Вестфалии. При Жероме евреи превратились в полноправных граждан, и с помощью Якобсона король ухитрялся оставаться более или менее платежеспособным в то время, когда он пытался получить национальный заем.

Свободный парламент Вестфалии, первое учреждение подобного рода в Германии, одобрил получение такого займа в Голландии и наметил его сумму в 20 миллионов. К несчастью для Вестфалии, в то время и сама Франция пыталась разместить заем в обедневшей Голландии, и в октябре 1808 года, когда Жером правил еще менее одного года, заем был предложен уже народу Вестфалии, причем каждый житель, располагавший более чем пятьюстами франками, был призван сделать в него свой взнос.

Наполеон, услышав об этом во время своих переговоров в Байонне, написал Жерому одно из самых едких писем, которые он когда-либо сочинял, не исключая и тех, которые он направлял Луи в Голландию. «Ты допустил,