О своем распорядке дня она рассказывала со смехом и вообще, несмотря на миллионы, казалась обычной девушкой из небогатой семьи, какой была до замужества, бестолковой, но с добрым сердцем. Пообедать с милой хозяйкой на яхту поднималась самая разношерстная публика. Хоть Альбертина не была красоткой и не отличалась умом, все ее любили просто так, без причины.

Когда мы поднялись в гостиную, они с папой пили просекко. Стол был уставлен закусками — ветчина и сыры, фрукты, хлеб. Альбертина успела переодеться в бирюзовый брючный костюм, похожий на пижаму, и собрать волосы в пучок и стала еще больше похожа на русалку. Заметив нас, она повернулась и ласково улыбнулась. Ее глаза — я впервые заметила — были неуловимого цвета, казались то зелеными, то карими. Я подсела к ней и, пока она спрашивала, как у меня успехи, пригляделась. Зрачки были коричневыми по внешнему кругу и зелеными внутри. Я припомнила, что нам рассказывал преподаватель в академии в Питере: в русском языке нет слова, обозначающего такой цвет, но на английском его называют ореховым.

Я смутилась от ее вопросов, не хотелось рассказывать, что произошло на открытии, поэтому ответила в общем: окончила школу, учусь в художественном колледже.

— Я всегда говорила твоей матери, что ты не только талантливая, но и сильная. И еще стала настоящей красавицей.

Пока я переваривала непривычную характеристику своей личности, повар (и официант в одном лице) внес серебряное блюдо под огромной крышкой. Мы освободили место в середине стола, и он поставил его перед нами. Потом взялся за пимпочку крышки и, выждав эффектную паузу, поднял ее. От еды поднимался густой пар, а когда он разошелся, оказалось, что на блюде выложены гигантские креветки, лобстер, крабы, кальмары и щупальца осьминогов, приготовленные на гриле, вперемежку с овощами, тоже поджаренными на гриле, от которых и исходил густой пар. Альбертина по-детски захлопала в ладоши.

Пока мы передавали друг другу тарелки и приборы, повар ушел на камбуз и вернулся с блюдом с ризотто и вторым с пастой с томатным соусом.

Еда была простая, как сама Альбертина. И мы ели, облизывали пальцы, подкладывали еще, отрывали куски от чиабатты, чокались бокалами и смеялись.

«Королеву тунцов» ощутимо качало.

— Не волнуйтесь, качать будет до Рима. Апрель — не лучший месяц для путешествий по морю, — сказала Альбертина.

— Кстати, тот молодой человек, который нас сюда вез, просил передать вам, что… забыл… Девочки, что он просил передать? — спросил папа.

— Э-э-э… привет, наверное, — ответила я, припомнив, что красавец, которого про себя я назвала Аполлоном, решил ничего не передавать.

— Ах, Аполлон… — задумчиво сказала Альбертина.

— Что? Его зовут Аполлон? — удивилась я вслух.

— Да. У его родителей пять детей, и каждого назвали как греческого бога. Даже Деметра есть.

— Почему не как римских богов? — поинтересовалась Мира.

— Не знаю. Наверное, думали, что так оригинальнее.

И мы продолжили есть, пить и болтать о еде, о погоде на море и жизни на яхте. Потом, когда блюда и тарелки опустели, я почувствовала себя неудобно: мы налетели на яхту, как голодные чайки, и сожрали кучу еды. Снова явился повар. Он собрал посуду, унес ее на камбуз и скоро вернулся с подносом, полным пирожных. Крошечные тарталетки с заварным кремом, шоколадные трюфели, кусочки кекса. Появился кофейник и чашки. Обычно немногословный, папа говорил не переставая, даже больше Альбертины. Они выпили уже прилично. Альбертина клевала носом от выпитого, а мы с Мирой — от усталости. Но папа ничего не замечал и рассказывал несмешные истории о жизни в Силиконовой долине. Когда я уже начала проваливаться в сон, Альбертина сказала:

— Думаю, пора пойти отдохнуть. Пожалуйста, не выходите на палубу в такую качку. Кстати, я взяла двух охранников в Неаполе. На всякий случай. Но мы скоро уже придем в марину Рима, вернее, в ближайшую марину. Там вас заберет машина… — Она потерла лицо. — Я буду у себя в спальне.

Альбертина ушла и прикрыла за собой дверь.

— Я тоже спать, — сказала я.

— И я, — откликнулась Мира.

Мы тяжело встали из-за стола. Качка добавляла неприятных ощущений — казалось, желудок бултыхается, как будто его открепили от того, на чем он обычно держится.

— Ты сообщил маме, где мы? — спросила я у папы. Впервые за последние несколько часов я подумала о маме и о том, что она беспокоится, и совесть слегка меня уколола.

— Нет, — откликнулся осоловевший папа. — Она тоже летит в Рим, мы решили, что лучше ей быть тут, с нами. Сейчас она где-то над Атлантикой. Вот как. Все ехали в Рим.

— Ты не пойдешь спать? — спросила я у него.

Папа отрицательно помотал головой.

— Нет. Переволновался. Посижу тут. Осталось часа три, в зависимости от погоды, — ответил он.

Когда я спустилась вниз, Мира уже спала. Дверь в ее каюту была открыта. Она лежала на боку, положив ладонь под щеку. Я тоже легла на кровать. Поводила пальцами по белью, по мягкому халату. Постель едва заметно пахла лемонграссом. Я протянула руку под подушку, чтобы посмотреть, ответил ли Ваня, но успела только дотронуться до телефона, потому что сразу уснула.

Всех на «Королеве тунцов» сморил сон. В своей каюте, отделанной в мавританском стиле, спала Альбертина. Несколько пестрых подушек упали на пол, когда яхту в очередной раз качнуло, но ее хозяйка не проснулась. У нее над головой раскачивались кисточки балдахина, натянутого на четыре столба по краям кровати.

В своей каюте этажом ниже спал капитан, оставивший руль помощнику. Иллюминатор в каюте был открыт и стукался то о стену, то о железную задвижку.

Спала Нина, успевшая лишь дотянуться до телефона. Она крепко сжимала его в руке, вздыхала и вздрагивала. Мира забралась под одеяло и, накрытая им, превратилась в сугроб, из-под которого торчала ее коротко остриженная голова. Она спала спокойно, безмятежно улыбалась. Но ей снился тревожный сон, в котором она убегала от кого-то неизвестного, не оглядываясь, в темноте и холоде. Ей было холодно и во сне, и в реальности, несмотря на халат и одеяло, поэтому она глубже зарывалась в них, пока снаружи не осталась только макушка.

Спала в своей каюте неаполитанка-горничная, неизменная спутница Альбертины на «Королеве тунцов». Стены комнатки она завесила фотографиями трех своих детей в младенчестве. Столик у кровати был заставлен сувенирами из всех портов, куда заходила яхта. На крючке на стене висело распятие с четками, они раскачивались, издавая приятное бряканье.

Не спали нанятые Альбертиной охранники. Они сидели в рубке позади помощника капитана и тихо обсуждали, как будут добираться из Рима обратно в Неаполь. Им хотелось вернуться к утру: завтра у обоих выходной, и можно было бы поспать до обеда, а потом выбраться с женами и детьми на прогулку.