— Давай полегче, да? — заорала я ему.

Мы упирались и визжали довольно громко, и я удивилась, что на наши крики никто не вышел. Нас вывели на палубу в зазоре между гостиной и спуском в гостевые спальни. Темная ночь дунула холодным соленым ветром. Яхта ухнула вниз, мы едва не упали, и в свете качнувшегося подвесного фонаря я увидела, что у лестницы в гостиную лежит папа. Когда мы прошли мимо, он поднялся и бросился на моего безликого, и одновременно я вывернулась и вцепилась зубами в державшую меня руку. Похититель заорал. Из ниоткуда появился третий агент и оттянул папу за шиворот. Я брыкалась, и Смиту пришлось остановиться, чтобы перехватить меня крепче. Пока мы толкались, папа вырвался, и в болтающемся световом пятне я увидела, что у него в руке маленький нож. Он размахивал им перед носом третьего похитителя, а тот уворачивался.

— Папа! — страдая, что не могу ему помочь, крикнула я.

Он с удвоенной силой стал размахивать ножом.

Но третий человек без лица, явно тренированный в ближнем бою, перехватил папину руку с ножом, заломил ее и, когда тот согнулся, ударил его в грудь. Папа мешком свалился на палубу и замер. Его соперник пнул ножик, и тот соскользнул с палубы в море. Я все еще сопротивлялась: визжала, кусалась и царапалась, — и на подмогу моему Смиту пришел третий похититель. Он схватил меня за шею и за плечо с другой стороны. Тащить меня вдвоем получалось быстрее, хоть я и не переставала драться. Позади раздался шум, и мое второе плечо отпустили. Мы оглянулись — папа поднялся и снова налетел на агента, нелепо размахивая руками и ногами. Его нос и кулаки были разбиты.

«Человек-картошка наносит последний удар», — промелькнуло у меня в голове перед тем, как папин противник опять ударил его в грудь. Папа согнулся. А потом произошло ужасное. Человек в дождевике поднял пистолет и выстрелил в него. Раздался щелчок, но папа упал не сразу. Он выпрямился, сделал несколько шагов ко мне, протягивая руку, а потом рухнул и замер на палубе.

Я заверещала. Безликий ослабил хватку, и я рванула к папе, от ужаса ничего не соображая.

— Папа! — снова крикнула я.

Я смогла подбежать к его неподвижному телу, но меня снова перехватили в четыре руки. Я пинала воздух, выла и тянула к нему руки, но ничего не могла сделать. Меня донесли до лестницы, ведущей с борта. Там к борту яхты прижимался небольшой катер. Судя по приглушенным воплям, Мира была уже на нем. Я поняла, что нас собираются увезти в ночи на этом суденышке и никто нам не поможет. Но самым ужасным было то, что папа остался неподвижно лежать на палубе под раскачивающимся фонарем и на холодном ветру.

— Пустите меня! Папа! — кричала я, пока они пытались перевалить меня через борт, на чужой катер, с которого уже протягивала ко мне руки черная тень. Я рыдала и отбивалась руками и ногами.

— Черт, какая сильная, я не справляюсь! — крикнул один из Смитов.

И тогда другой достал что-то из кармана, прижал к моей шее и щелкнул. Я вздрогнула всем телом и потеряла сознание.

* * *

Альбертина проснулась оттого, что выспалась. Она сняла маску для сна. За окном была темнота, а из ее каюты, окнами выходящей на корму, открывался панорамный вид. Часы, вмонтированные в прикроватный столик, показывали половину двенадцатого. Альбертина с удовольствием потянулась и прислушалась. В каюте было тихо. Она улыбнулась, потому что любила тишину. На то, чтобы в каюту не доносилось ни звука извне, ушло несколько месяцев работы и много денег.

В двенадцать ночи на «Королеве тунцов» накрывали поздний ужин. Сегодня повар готовит свой фирменный пирог с бараниной. Павел и девочки скоро сойдут в Риме, но должны попробовать его. Альбертина, любуясь собой в туалетном зеркале с лампами по периметру, протерла лицо лосьоном, припудрилась, надела брючный костюм, точно такой, как прежний, только желтого цвета. Снова окинула себя взглядом в зеркале и осталась очень довольна. Обувь надевать не стала — сейчас хотелось остаться босиком. Она открыла дверь и вышла на палубу. Нужно было пройти несколько метров поверх камбуза и гостевых кают, оттуда вниз — и ты в гостиной.

Качало уже меньше, ветер чуть стих. Апрельская ночь на море — не совсем дружелюбная, не очень теплая, но самая обычная ночь. Альбертина на цыпочках пробежала до лестницы, поджимая ноги, — палуба холодила — и спустилась вниз. У лестницы в гостиную лежала темная фигура. Приблизившись, она увидела, что это Павел. Он лежал в неестественной, ломаной позе. Альбертина не раз видела такое в трущобах Неаполя, где выросла, и на секунду замерла от страха, но, совладав с собой, бросилась к нему, прижала два пальца к вене. Сердце билось. Альбертина длинно, с облегчением выдохнула. Из гостиной раздавались возня и глухие стоны, кто-то периодически кричал и стучал — слышно было плохо, отделка гостиной тоже не пропускала звук ни внутрь, ни наружу.

Альбертина не оцепенела от страха. Можно сказать, она не особенно-то и испугалась. Мигом превратившись из богатой сеньоры в девушку из криминального района, знающую, что к чему, она метнулась в свою спальню и открыла нижний ящик прикроватной тумбочки — изящной, из розового дерева с инкрустацией. Покопавшись в белье — шелк, атлас и кружева, — она достала крошечный «дерринджер». Судя по потертостям и царапинам, он был не просто дамским пистолетом, который хранят в белье на случай, если заберутся воры. Альбертина откинула рычажок сбоку пистолета и после этого переломила его пополам. Открылись два ствола, в каждом было по патрону.

— Заряжен, — пробормотала Альбертина, защелкнула «дерринджер» и торопливо направилась обратно, на ходу снимая с предохранителя и взводя курок.

Она спустилась к Павлу, который так и лежал неподвижно, и, переступив через него, стала осторожно подниматься в гостиную, откуда отчетливо доносились вопли и стук. Она ворвалась в гостиную, держа пистолет наготове.

— Не стреляй, не стреляй! — закричал помощник капитана, закрывая лицо руками. Значит, это он стучал.

— О боже, что случилось? — спросила Альбертина, подбегая к нему.

— Это береговая охрана. Они потребовали остановиться, как всегда, и я остановился.

Он дергал правой рукой, пытаясь высвободиться, — его приковали наручниками к декоративным трубкам, которыми были отделаны стены каюты.

— И что? — Альбертина положила свою руку поверх его, чтобы он перестал дергаться и все рассказал.

— Они забрались на борт, и потом я слышал, как стреляли…

Альбертина охнула, но тут же снова взяла себя в руки.

— Я сейчас вернусь, — сказала она помощнику и направилась в рубку.

Там никого не было, и она, держа «дерринджер» наготове, пошла крадучись по правой стороне палубы, откуда слышались стоны и разговор. Она скользила, прижимаясь спиной к стене, и ледяная обивка холодила спину, а палуба окончательно заморозила босые ноги. Но Альбертина не обращала внимания на холод, а чувствовала только угрюмую решимость пальнуть, когда будет нужно.

Но палить не потребовалось. На палубе сидели капитан и один из охранников. Они тормошили второго охранника, тело которого болталось, как у тряпичной куклы.