Ночь была душной и безлунной. Ни дуновения ветерка. Небо заволокло тучами. Весьма кстати, не видно ни зги. Тропинка углублялась в лес. Признаться, если бы ни свет факела, маячившего впереди, я бы быстро потеряла всадников из виду. Когда тропинка вынырнула из чащи, мы оказались на поляне. Вот черт. Это не входило в мои планы. Укрыться было негде. Мне оставалось только наблюдать, как удаляется свет от огня. Всадники отъехали на приличное расстояние, и я рискнула последовать за ними. Небо распорола вспышка молнии, на миг осветив окрестности. Я в нерешительности остановилась. Сердце готово было выскочить из груди. Уф, не заметили. Мы двинулись дальше. Дорога свернула, я потеряла три фигуры из виду. Повернула за угол. На небольшой возвышенности начиналась территория усадьбы. Регулярный английский парк, обнесенный изящной оградой. Безумие чистой воды. Их поймают на месте. Неподалеку от усадьбы всадники спешились. Азат (я узнала его по длинным волосам, забранным в хвост) вскарабкался на ограду и исчез в парке. Сколько я ни напрягала зрение, рассмотреть с такого расстояния, что происходит в усадьбе, было невозможно. Я нервничала, от волнения грызла ногти. Минут через пять, показавшиеся мне целой вечностью, ворота распахнулись. Азат взял лошадей под уздцы, отвел в сторону, привязал одного из коней к другому. Они рассчитывали, что один их трех будет возвращаться на вороном жеребце. Самонадеянные глупцы. Меня разобрала злость. На что они рассчитывают? С таким же успехом можно было попросить графа отдать скакуна добровольно. Отец и Роман вошли в парк. Молния на миг осветила окресности. На лоб упала первая капля дождя. В темных окнах усадьбы заметались огоньки. Черт, черт, черт. Не к ночи будет сказано. Я вскочила в седло, пришпорила лошадь. Азат забирал к лесу. Остались лишь два связанных коня. Отвязывать лошадей не было времени, а на двух далеко не уедешь. Я во весь опор неслась к усадьбе. Если отец выскочит из ворот, я его подберу. Отец бежал по аллее, его преследовали слуги графа. Я мчалась навстречу, из-под копыт летел гравий. Слуги оказались проворней. Они догнали беглеца, схватили под руки.

– Уезжай, дочка, – успел предостеречь папа, перекрикивая шум возни.

Я круто развернулась, пришпорила Звездочку. Мы летели быстрее ветра. И тут небеса разверзлись, хлынул ливень. Я вмиг промокла насквозь. Стало еще темнее, если это было возможно. Я натянула поводья. Нестись по такой темноте было равносильно самоубийству. Если бы только спрятаться. Я оглянулась. Очередной всполох молнии позволил разглядеть нагоняющего меня всадника. Дорога окончилась, мы со Звездочкой углубились в чащу. Я все еще тешила себя надеждой, что всадник повернет к усадьбе. Не тут-то было, он стремительно приближался. Я ехала почти на ощупь. Если бы не редкие вспышки молний, я бы даже не смогла разглядеть тропинку. Ветки хлестали по лицу, дождь заливал глаза. Меня подхватили чьи-то руки, небрежно перекинули через седло. Я молотила кулаками по крупу, пока последние силы не оставили меня. Мы въехали в усадьбу, граф сбросил меня в руки подоспевших слуг.

– В подвал ее.

Меня занесли в цокольное помещение с маленьким слуховым окошком наверху. Из обстановки – стол, два стула, да солома в углу. Я обессилено упала на импровизированную постель. Вода стекала с меня ручьями, бил озноб. Завернувшись в одеяло, я провалилась в спасительный сон.

Очнулась в роскошно обставленной комнате. Мягкая перина, я на таких сроду не спала, белоснежные шелковые простыни, кровать под балдахином, большое окно. Я не сразу сообразила, где нахожусь. Что со мной случилось? В голове словно сгустился туман. Во рту пересохло. Память возвращалась рывками. «Я у графа», – мелькнуло в голове. Откинула одеяло. Вот черт! Я в одном исподнем. Кто меня раздел. И главное – зачем? От души выругавшись, вскочила с кровати. Ноги подкосились, и я, обессиленная, упала обратно на постель. Голова кружилась, я дышала, словно загнанная лошадь. С тоской глядела на окно. Спасение так близко, стоит только протянуть руку. Что со мной сделал граф? Наверняка чем-то опоил, а потом, потом… Даже страшно представить, что было потом. Я с ужасом вспомнила, что лежу в одном белье. От страшной догадки сразу защипало в глазах. Стало себя ужасно жаль. Я разревелась, размазывала по щекам слезы. Дверь приоткрылась. Вошла пожилая женщина в белом переднике.

– Ну, полноте, полноте, дочка. Почто так убиваешься? – она присела на кровать, успокаивающе гладила руку.

Дочка? Так меня называла покойная мать. Отец в основном называл по имени – Рада. Слезы иссякли, но я продолжала всхлипывать.

– На, попей молочка. Только-только из-под коровы. Тебе силы нужны. Я еще и бульончика принесла, – продолжила добрая женщина, хлопоча возле меня.

Я не заставила просить дважды. С жадностью выпила молоко, выхлебала бульон.

– Что со мной случилось? – спросила, когда миска и стакан опустели.

– Хворала сильно, детка. Три дня в бреду металась. Граф врача привез. Уж думали, не выкарабкаешься, – она перекрестилась. – Слава Господу, отошла. Молодая, здоровая.

Граф пришел вечером.

– А, очнулась, воровка? – он скрестил на груди руки, смотрел насмешливо, вздернув бровь.

Я вспыхнула. Весь день готовила речь к его приходу. Предвкушала, как брошу ему в лицо обвинения.

– Вы, – подумав, что такой мерзавец не заслуживает обращения на «вы», исправилась, – ты, что ты со мной сделал, изверг?

– Сделал? Ты о чем? Спасибо скажи за то, что жива осталась. И потрепала ты нам нервы, – он выглядел раздосадованным, улыбка сползла с породистого лица.

– Я в одном белье, – я густо покраснела, отвела глаза, – признайся, ты меня… меня, – я не решалась произнести роковое слово.

– Договаривай, – он ухмылялся.

– Сядь, у меня шея затекла на тебя смотреть, – я боялась услышать ответ.

– Раз ты просишь, – он принес из другого конца комнаты кресло. Поставил спинкой вперед, сложил на спинке руки, опустил на руки подбородок. – Продолжай.

– Скажи, ты меня, – я сделала паузу, – обесчестил?

Он расхохотался, от смеха у графа на глазах выступили слезы.

– Ты само очарование, цыганочка. Ты, правда, думала, что я воспользовался твоей беспомощностью и… – Новый взрыв смеха не дал ему договорить.

Отсмеявшись, граф продолжил:

– Я в жизни никого не насиловал и надеюсь, что не придется. Это раз, – он загибал длинные пальцы, – Почему ты вообще решила, что можешь быть мне интересна? Грязная, мокрая. Это два. Не могли же мы положить тебя в постель в твоих промокших тряпках. Катя тебя раздела. Это три. Засим, имею честь откланяться, – он поднялся, церемонно поклонился. – Рад, что тебе лучше.

– Где мой отец? – выкрикнула я ему в спину.

– Там, где и положено быть ворам. Пока в подвале. Далее я намерен передать его властям. – Он даже не повернул головы. – Я распоряжусь, чтобы вернули твою одежду.

Я поняла, что унизила графа своими подозрениями. Он был зол. На его доброту я ответила черной неблагодарностью.