здесь была, но Глория сегодня оказалась занята – он это знал. Да и вряд ли она была тем другом, которого Милле могли открыто пригласить на подобный праздник.

В гостиной рядом, почти опустевшей, потому что большая часть гостей переместилась в залу для танцев, сидели пожилые дамы и две младшие дочки Милле, которые под надзором няни уплетали угощение.

– Нужна ли вам помощь, сэр? – учтиво спросил один из лакеев.

Ронан покачал головой:

– Если вы подскажете, куда лучше выйти, чтобы какое-то время не слышать музыку, я буду благодарен.

Видимо, просьба не была чем-то необычным: лакей понимающе кивнул и указал Ронану выход в галерею с окнами, обращенными в сад.

Там правда было тише и прохладнее. Закат догорал за крышами домов, пахло свежестью и чуть-чуть табаком: по саду прогуливались двое незнакомых мужчин. На сиреневатом небе уже зажглись первые звезды и виднелся тоненький серпик растущей луны.

Ронан подумал о том, что в ближайшее полнолуние сеньора дель Розель должна провести нужный ей и принцессе ритуал. Он даже знал некоторые подробности – и от Глории, и не только от нее. Он не был бы ловцом, если бы не попытался выяснить больше, чем колдунья-хитанос ему рассказала, но не обнаружил ни человеческих жертвоприношений, ни жестоких последствий для той, что получала от ритуала нужное ей, ни чего-либо еще, что могло бы его смутить. Для этого пришлось съездить в Нью-Дерби, южный портовый город, рядом с которым когда-то давно была стоянка пави, логресских кочевников. Их потомки все еще жили в городе, отдельно от других, и при любых других обстоятельствах Ронан ни за что бы не сунулся один в их квартал. Но пришлось.

Матушка Эллейн Скарборо, старая ведьма пави, настоящая глава клана – что бы там ни думал их барон, власть была сосредоточена в ее хрупких сухощавых руках, – согласилась поговорить с мистером Макалланом. За услугу, конечно. И за некоторое количество золотых монет.

Про магию хитанос она знала много, может, даже больше, чем Глория.

Ронан облокотился на перила балкончика и с наслаждением вдохнул свежий вечерний воздух. Лето уходило медленно и неохотно, но неизбежно. Осенью он хотел уехать в Эйдин, навестить отца после равноденствия, если служба не преподнесет какой-нибудь неприятный сюрприз. Конечно, в Эйдине уже начнется пора дождей и туманов, но Ронан находил в этом свою прелесть.

От размышлений о том, как приятно в пасмурный день никуда не выходить и наблюдать за туманом из окна хорошо протопленной гостиной, Ронана отвлекло чувство, что что-то не так. И прохлада вдруг стала неприятной и липкой, и запах табака от трубок прогуливающихся по саду джентльменов показался слишком резким. Захотелось уйти в дом.

Это было похоже на внезапно очнувшееся чутье, распознавшее опасность, но куда слабее. Ронан уже привык, что иногда оно сбоило: дар ловца, слишком тонкий инструмент, мог предупреждать даже о мелких неприятностях, которые касались Ронана лично. Это легко можно было спутать с приступом дурного настроения, особенно когда ты совсем не настроен на работу, но Ронан предпочитал прислушиваться.

Как минимум это несколько раз уберегло его от несвежих пирогов в пабе.

В одной из крошечных комнат, предназначенных для гостей, которые устали от шума и толпы, Ронан столкнулся с девушкой. «Столкнулся», конечно, было неправильным словом, скорее увидел розовое пятно платья посреди блеклой гостиной.

Девушка сидела на бархатной скамейке, опустив голову и закрыв ладонями лицо. В почти полной тишине комнаты ее дыхание было громким и рваным. Казалось, за ним скрывались рыдания. Рыжевато-красные, похожие на тяжелые золотые нити, локоны рассыпались по плечам.

В ее позе не было ничего красивого или удобного, сплошное напряжение, словно девушку скрутило от боли. Совсем не похоже на искусно сыгранный обморок или иную попытку привлечь внимание. Чувство неправильности усилилось, чутье закричало о чем-то неясном.

Ронан сделал шаг в сторону и остановился.

– Мисс, у вас все хорошо?

Она не ответила – только подняла голову, и Ронан понял, что все совсем не хорошо.

Наверное, перед большим балом дом, в котором живут девицы, на этот бал приглашенные, должен быть полон радостной суеты и предвкушения.

С домом Оливера Силбера, увы, произошло что-то другое.

Он был тих уже несколько дней. Прислуга ходила по коридорам, как тени в подземном царстве, где грешники ждали прощения святых. Посыльные старались поскорее убраться отсюда, а гостей вдруг перестали принимать совсем: леди Кессиди, хозяйка, чувствовала себя нездоровой и очень хотела набраться сил перед праздником, поэтому попросила не беспокоить ее лишний раз. Только по очень важным вопросам.

Большую часть времени она сидела в своих комнатах или в Зеленой гостиной, окна которой загораживала разросшаяся старая ива, отчего здесь всегда было свежо и темновато. От леди Кессиди стало пахнуть смесью мяты, перца и еще каких-то трав, маслом, помогающим при головных болях и отсутствии воли к жизни.

От Дженнифер Силбер тоже им пахло.

Флоренс встретила ее один раз в коридоре: Дженни была бледной, с опухшими глазами, ее прекрасные волосы словно поблекли. При виде Флоренс она замерла на миг, поджала губы и прошла мимо, не попытавшись толкнуть, подставить подножку или уколоть ехидным замечанием.

Позже Флоренс узнала, что в тот день приезжал отец Сэмюэль: он был духовником всех детей Силберов, хотели они того или нет. С Флоренс он поговорить не успел, но по его просьбе леди Кессиди купила для нее книги: «Наставление о том, как молодой хозяйке содержать дом», «Легенды о святой Агнесс, девичьих судеб защитницы» и «Чудесное в природе: назидательные рассказы о том, как устроен мир».

Флоренс поблагодарила и у себя в комнате спрятала книги в шкаф.

Испорченный наряд унесли, его место пустовало. Новый же наряд – точнее, перешитое розовое платье кузины – привезли накануне бала, и леди Кессиди распорядилась, что храниться он будет в ее покоях.

Леди Кессиди стала грустной, и за это Флоренс тоже чувствовала вину.

– Не нужно думать, что это все из-за тебя, – сказал Бенджамин, когда она поделилась с ним тревогами – тем же вечером, пока они сидели в беседке в саду.

Бенджи снова читал что-то, книга лежала на перилах обложкой вниз.

– У Дженни был выбор, – добавил он. – Из глупой ревности она навредила лишь себе. А что касается матушки, поверь, это не первый раз, когда она разочаровывает моего отца. – Бенджамин горько усмехнулся. – Как ты, возможно, заметила, его способно разочаровать все, что не вписывается в созданную им систему. И я. И ты. И даже Матильда, хотя она, надо сказать, продержалась дольше других. Если не считать того, что родилась девочкой.

Флоренс покачала головой и вздохнула.

– Завтра я разочарую его еще больше, – сказала она.

– Почему это?

– Потому что Эдвард Милле на мне не женится. – Она развела руками.

Еще недавно от этой мысли было неуютно, а сейчас стало никак. И даже дядюшкино разочарование, затаившееся там, в будущем, не пугало. По крайней мере, сейчас, рядом с Бенджамином.

Кузен рассмеялся.

– В таком случае, дорогая, я тем более рекомендую тебе завтра как следует повеселиться, – сказал он и стал серьезнее. – На балу, думаю, и кроме Эдварда Милле будет немало приятных молодых людей. Куда более подходящих для тебя, чем какой-нибудь деловой партнер отца. Странно. – Он задумчиво почесал подбородок. – В этом городе много прекрасных юношей, умных и достойных такого сокровища, как Флоренс Голдфинч, а расчетливый опекун пытается навязать ей богатых стариков.

– Это же сюжет романа. – Флоренс уловила в голосе кузена легкое ехидство. – Одного из тех, которые ты иногда тайком мне приносил.

И которые она не без удовольствия читала, пряча под подушками в дортуаре пансиона.

– Значит, дорогая Фло, тебе остается или принять правила игры, или… – Губы Бенджамина растянулись в широкой улыбке. – Или посмотреть на эту историю под другим углом. Смени жанр. – Он потянулся к своей книге. – А сейчас, если ты не против, я бы очень хотел побыть один.

Он явно хотел от нее избавиться, но Флоренс не уступала. Остался один вопрос.

– Ты рассуждаешь так, – сказала она, – словно не собираешься никуда ехать.

Бенджамин поднял на нее взгляд.

– В точку, Фло, – кивнул он. – Я должен сопровождать отца в одном занудном деле, так что матушке придется извиняться перед леди Имодженой за нас обоих. Но я, признаюсь, не могу представить Оливера Силбера на балу и отдал бы все, чтобы однажды это увидеть!

Живые цветы в прическе не должны были завянуть до вечера – им не позволила бы магия, какое-то очередное чудодейственное средство, которым их сбрызнули, прежде чем украсить