Увы, праздные люди становятся рабами собственного чувства неудовлетворенности, а также хобби, которое они почти не в силах контролировать. Чем больше было у Ниро свободного времени, тем сильнее ему хотелось компенсировать потерянное время, заполняя пробелы в областях, к которым он имел естественную склонность и которые желал изучить более обстоятельно. Позднее Ниро понял, что для человека, желающего понять что-то более глубоко, нет ничего ужаснее, чем изучить «что-то» более глубоко. Как гласит венецианская пословица, чем дальше ты заходишь в море, тем глубже оно становится.

Любопытство – это зависимость, оно антихрупко и усиливается по мере того, как ты пытаешься его удовлетворить. Любой человек, в доме которого за книжными шкафами не видно стен, скажет вам, что у книг есть тайная миссия и секретное свойство: они размножаются. Когда я писал эту книгу, Ниро жил в окружении пятнадцати тысяч книг и не понимал, как избавляться от коробок и оберток, в которых ему ежедневно доставляли заказы из книжного магазина. Ниро любил читать книги о медицине – не из странной обязанности читать ради того, чтобы знать больше, а ради удовольствия и из естественного любопытства. Этим любопытством он был обязан двум мимолетным свиданиям со смертью: первое случилось, когда у него обнаружили раковую опухоль, второе – когда он пережил аварию вертолета, после которой Ниро познал и хрупкость технологии, и способность тела к самовосстановлению. Поэтому Ниро читал учебники (именно учебники, а не статьи) по медицине, а также узкоспециальные тексты.

Ниро получил образование в области статистики и теории вероятностей, которую считал особым разделом философии. Всю взрослую жизнь Ниро сочинял философско-математическую книгу «Вероятность и метавероятность». Каждые два года он бросал этот проект, но потом опять к нему возвращался. Он считал, что современная концепция вероятности слишком узка и неполна, чтобы выразить истинную природу решений в условиях реальности.

Ниро нравилось подолгу бродить по старинным городам без карты. Чтобы очистить свои странствия от туристификации, он использовал следующий метод: в попытке придать маршруту элемент случайности Ниро решал, куда двинется дальше, не заранее, а в предыдущем пункте назначения, чем сводил с ума турагента. Когда Ниро был в Загребе, следующая цель определялась тем, в каком настроении он гулял по Загребу. По большому счету его привлекал запах тех или иных городов, но о запахах не пишут в рекламных проспектах.

В Нью-Йорке Ниро большую часть времени проводил в кабинете за письменным столом напротив окна, сонно поглядывая на Нью-Джерси, раскинувшийся на другом берегу Гудзона, и напоминая себе о том, что не жить там – это великое счастье. Потому он сообщил Жирному Тони в столь же недипломатических выражениях, что точно так же «не хочет иметь с ним дела» – что, как мы увидим далее, не соответствовало истине.

После кризиса 2008 года стало ясно, что у этих двоих все-таки было нечто общее: они предсказали кризис лоховской хрупкости. Их сближало то, что оба были убеждены: миру не миновать мощнейшего кризиса, который по принципу домино разрушит экономическую систему нового времени – разрушит необратимо и до основания, и просто потому, что «они лохи». При этом наши герои придерживались совершенно разных направлений научной мысли.

Жирный Тони считал, что тупицы – администраторы и, самое главное, банкиры – были лохами из лохов (и это в ту пору, когда все считали их гениями). Более того, он полагал, что все вместе они были еще большими лохами, чем по отдельности. У него имелась врожденная способность распознавать лохов до того, как они прогорали. Жирный Тони зарабатывал этим себе на жизнь, проводя дни, как мы видели, в праздности.

Сфера интересов Ниро и Тони совпадала, только Ниро размышлял обо всем этом с позиций интеллектуала. Он был уверен, что систему, основанную на иллюзии понимания вероятности, обязательно постигнет крах.

Делая ставки против хрупкости, они становились антихрупкими.

Тони заработал на кризисе огромные деньжищи, сотню-другую миллионов долларов – всякие суммы меньше «деньжищ» он именовал «мелочью». Ниро тоже кое-что заработал, хотя и меньше, чем Тони, но был доволен тем, что выиграл, – как сказано выше, он уже обладал финансовой независимостью и смотрел на добывание денег как на трату времени. Говоря без обиняков, семья Ниро была на пике богатства в 1804 году, так что он не страдал социальной незащищенностью и прочим в этом духе, а социальный статус измерял не деньгами, но одной только эрудицией – в отношении молодых, ну и, возможно, мудростью – в отношении тех, кто постарше. Избыточное богатство, если вы в нем не нуждаетесь, превращается в ярмо. В глазах Ниро ничто не портило человека так, как избыточная утонченность – в одежде, еде, стиле жизни, манерах. Богатство «работало» нелинейно. После какого-то уровня оно начинало бесконечно усложнять вашу жизнь, заставляя беспокоиться о том, не обманывает ли вас управляющий одним из загородных домов, работающий спустя рукава; подобная тревога умножалась вместе с количеством денег.

Этичность ставок против лохов мы обсудим в Книге VII, но в целом здесь существует два подхода. Ниро считал, что сначала нужно сообщить людям, что они лохи, а Тони был против того, чтобы кого-то о чем-то предупреждать. «Тебя высмеют, – говорил он. – Слова для слабаков». В системе, которая базируется на вербальных предупреждениях, преобладают не любящие рисковать пустомели. Они не станут уважать вас и ваши идеи, пока вы не отберете у них деньги.

Более того, Жирный Тони настаивал на том, чтобы Ниро из ритуальных соображений смотрел на физическое воплощение добычи, например на выписку с банковского счета, которая не имеет ничего общего ни с реальной стоимостью, ни с покупательной способностью: это всего лишь символ. Тони понимал, почему Юлий Цезарь решил, несмотря на издержки, привезти лидера галльского восстания Верцингеторига в Рим, заковать его в цепи и водить по улицам, чтобы римляне смогли увидеть победу во плоти.

Вот еще одно явление, о котором следует задуматься тому, кто предпочитает не говорить, а действовать: вредная для здоровья зависимость от признания посторонних. Люди жестоки и нечестны в том, как они распределяют признание, и лучше всего тут оставаться вне игры. Будьте неуязвимы и безразличны к тому, как оценивают вас другие. Ниро однажды подружился с ученым в статусе легенды, выдающимся деятелем науки, которого он безмерно уважал. Хотя этот человек был настолько известен, насколько вообще можно быть известным в его области (с точки зрения посторонних), он тратил много времени на то, чтобы понять, каким статусом он обладает на этой неделе в научном сообществе. Он гневался на авторов, которые осмелились его не цитировать, или на какой-нибудь комитет, вручивший медаль, которой у этого ученого не было, кому-то, кого он считал второсортным специалистом, – этому, понимаете ли, самозванцу!

Ниро понял, что шишки-которые-зависят-от-слов, как бы они ни были довольны своей работой, лишены присущего Тони спокойствия; они оставались хрупкими в отношении эмоционального сбора комплиментов, которых кому-то дали, а им не дали, и почестей, украденных у них кем-то с более низким уровнем интеллекта. Ниро обещал самому себе избегать всего этого при помощи небольшого ритуала – в случае, если у него возникнет искушение стать шишкой. Добыча Ниро от того, что он назвал «пари Жирного Тони», за вычетом стоимости нового автомобиля («мини») и новых часов Swatch за 60 долларов, оказалась головокружительно огромной суммой. Ниро вложил ее в портфель ценных бумаг; ежемесячные выписки с банковских счетов приходили в том числе с адреса в Нью-Джерси, а также с трех зарубежных адресов. Опять же, важна была не сумма, важна была осязаемость действия: если бы Ниро заработал в десять, даже в сто раз меньше, его отношение к происходящему не изменилось бы. Он лечил себя от игры в признание, открывая конверт с выпиской, а затем возвращался к привычным занятиям и забывал о существовании жестоких и нечестных болтунов.