Глава 10 представляет стоицизм Сенеки как точку отсчета для понимания антихрупкости – с применением в самых разных областях, от философии и религии до инженерного дела. Глава 11 рассказывает о стратегии штанги и объясняет, почему двойная стратегия смешивания высокого риска и очень консервативных действий предпочтительнее, чем обычная стратегия среднего риска.

Но откроем мы Книгу III историей двух друзей, которые развлекаются, как могут, и зарабатывают себе на жизнь, распознавая хрупкость и обращая себе на пользу несчастья хрупкоделов.

Обоняние как средство обнаружения хрупкости. – Обеденные затруднения. – Быстро открой конверт. – Своего рода передел мира, каким он видится из Нью-Джерси. – Море становится все глубже и глубже

До экономического кризиса 2008 года было непросто объяснить постороннему человеку, что связывает Ниро Тьюлипа и Тони Ди Бенедетто, известного также как Жирный Тони, или, если политкорректнее, Тони Горизонтальный.

Ниро в основном читает книги, а в перерывах занимается еще какими-то делами. Что до Жирного Тони, он читает так мало, что когда однажды он поведал Ниро о своем намерении написать мемуары, тот пошутил: «Жирный Тони напишет ровно на одну книгу больше, чем прочитал», – на что Жирный Тони, вечно опережающий друга на пару шагов, процитировал самого Ниро: «Ты как-то сказал, что, если хочешь прочесть книгу, нужно ее написать». (Ниро повторил слова британского премьер-министра и романиста Бенджамина Дизраэли, который писал романы, но не читал их.)

Тони рос в Бруклине и переехал в Нью-Джерси, и он говорит именно с тем акцентом, о котором вы подумали. Не имея пожирающих время (и – для него – «бесполезных») привычек вроде чтения книг, а также страдая острой аллергией на расписанную по дням и часам офисную работу, Жирный Тони проводил время в праздности, время от времени совершая одну-другую коммерческую сделку. И, конечно же, он очень много ел.

На фоне тех, кто в основном суетился и сражался с разнообразными неудачами, у Ниро и Жирного Тони было кое-что общее: их пугала скука, особенно перспектива проснуться рано утром и осознать, что впереди – пустой день. Так что непосредственной причиной их сближения до кризиса был, как сказал бы Жирный Тони, «общий обед». Если вы живете в активном городе, скажем, в Нью-Йорке, и достаточно дружелюбны, вы без труда найдете классных партнеров по трапезе, особенно в периоды низкой безработицы. Легче легкого найти обеденного партнера среди коллег по офису, но, поверьте мне, вы не захотите с ними сближаться. Их поры будут сочиться гормонами сжиженного стресса, они станут беспокоиться, если разговор зайдет о чем-то, что может отвлечь их от «рабочих занятий» (точнее, занятий, которые они почему-то считают рабочими), и когда в процессе изучения их мозга вы наткнетесь на относительно небезынтересную жилу, они прервут вас словами «я должен бежать» или «я потерял нить разговора».

Жирного Тони уважают только в правильных заведениях. В отличие от Ниро, которого глубокие философские раздумья будто вычеркивают из пространства, делая его невидимым для официантов, Тони, когда он показывается в итальянском ресторане, встречают тепло и с энтузиазмом. Когда он появляется, официанты и другие работники устраивают маленький парад; с Тони театрально обнимается владелец ресторана, а когда наш клиент, пообедав, удаляется, владелец, а иногда и его матушка подолгу прощаются с ним на крыльце и на прощание дарят ему, скажем, домашнюю граппу (или какую-то странную жидкость в бутылке без этикетки); объятия перемежаются обещаниями увидеться в среду, когда для Тони приготовят особый обед.

Вот почему Ниро, когда он был в Нью-Йорке, почти не тревожился о том, как и с кем обедать: он всегда мог положиться на Тони. Они встречались в оздоровительном клубе, где наш горизонтальный герой занимался своим триатлоном (сауна, джакузи, парилка), и направлялись в ресторан, где им тут же начинал поклоняться владелец заведения. Но настал день, когда Тони заявил Ниро, что больше не хочет иметь с ним дела: уж лучше он будет обедать с более веселыми, «более итальянскими» друзьями из Нью-Джерси, которые, в отличие от Ниро, могут рассказать «о чем-то полезном».

Ниро практиковал смешанный (и преходящий) аскетизм: он старался ложиться спать как можно ближе к девяти вечера, а зимой иногда и еще раньше. Он норовил уходить с вечеринок, когда алкоголь развязывал людям языки настолько, что те начинали рассказывать незнакомцам о своей личной жизни или, еще хуже, переходили к метафизике. Ниро предпочитал действовать при свете дня и вставать рано утром, когда первые солнечные лучи нежно озаряли стены его спальни.

Ниро коротал время, заказывая книги у сетевых книготорговцев, и часто эти книги читал. Покончив со своими бурными (и даже очень) приключениями, он, подобно Синдбаду-мореходу или венецианскому путешественнику Марко Поло, стал вести спокойную и размеренную жизнь человека, который много где побывал и много чего повидал.

Ниро пал жертвой эстетического недуга, который внушает отвращение, даже фобию, к: людям, носящим вьетнамки на босу ногу, телевидению, банкирам, политикам (правого крыла, левого крыла, центристам), Нью-Джерси, богачам из Нью-Джерси (вроде Жирного Тони), богачам, которые отправляются в круизы (и гостят в Венеции, где носят вьетнамки), университетской администрации, поборникам правильной грамматики, людям, которые похваляются связями в высшем обществе, музычке в лифтах, а также очень прилично одетым коммивояжерам и бизнесменам. Что касается Жирного Тони, у него была аллергия на другое явление: на пустой костюм, под которым мы понимаем человека, великолепно разбирающегося в формальных и административных тонкостях, но при этом не учитывающего главное (причем сам он этого не понимает). Все рассуждения такого человека – болтология, до сути он не добирается никогда.

А еще Жирный Тони чует хрупкость. В буквальном смысле слова. Он утверждает, что способен распознать хрупкодела, глядя на то, как человек входит в ресторан, – и это почти правда. Ниро заметил, что когда Жирный Тони беседует с кем-то впервые, он подходит к человеку очень близко и обнюхивает его, точно собака, – привычка, которую сам Тони даже не осознает.

Ниро входит в число шестидесяти переводчиков-добровольцев, которые вместе трудятся над переводом неопубликованных древних текстов на греческом, латыни и арамейском (сирийском) для французского издательства Les Belles Lettres. Это сообщество организовано по либертарианским принципам; одно из его правил гласит, что ни университетские регалии, ни научный авторитет не дают перевеса в спорах. Другое правило требует обязательного присутствия на двух «почетных» ежегодных встречах в Париже: 7 ноября, в день смерти Платона, и 7 апреля, в день рождения Аполлона. Кроме того, Ниро состоит в местном клубе тяжелоатлетов, которые собираются по субботам в переоборудованном гараже. Большинство членов клуба составляют нью-йоркские привратники, швейцары и парни, смахивающие на мафиози и щеголяющие летом в майках-алкоголичках.