Впрочем, если следовать этическому принципу до конца, Ниро должен был ощущать такую же гордость (и удовлетворение), если бы выписки сообщали не о доходах, а о потерях. Благородство человека измеряется риском, на который он идет, отстаивая собственные суждения, – иными словами, потенциальными убытками. Короче, Ниро верил в эрудицию, эстетику и принятие риска, а больше, пожалуй, и ни во что.

Что до денежных средств, Ниро, чтобы избежать ловушки благотворительности, следовал правилу Жирного Тони и регулярно делал пожертвования, но не тем, кто прямо выпрашивал подарки. И он никогда, никогда не давал ни пенни благотворительным обществам; исключение он мог сделать для тех из них, работники которых не получают зарплату.

Пара слов об одиночестве Ниро. В смутное время накануне экономического кризиса 2008 года он иногда страдал оттого, что у него никого нет, кроме его идей, и спрашивал себя (особенно вечером по субботам): может быть, что-то не так с ним самим – или с окружающим миром? Обеды с Жирным Тони были как глоток воды после приступа жажды; Ниро испытывал мгновенное облегчение, осознавая, что он, скорее всего, не сумасшедший, а если и так, то, по меньшей мере, не одинок в своем безумии. То, что происходило вокруг, не имело смысла, и было невозможно донести это до других, особенно до тех, кого все считали умными.

Только подумайте: из миллиона профессионалов, так или иначе связанных с экономикой и занятых в правительственных структурах (от Камеруна до Вашингтона), научных институтах, СМИ, банках, корпорациях, плюс те, кто изучает ситуацию на рынках частным образом для принятия тех или иных экономических и инвестиционных решений, кризис предсказывала лишь горстка людей; еще меньше было тех, кто смог заранее оценить масштаб разрушений.

А из тех, кто предвидел кризис, никто не понял, что этот кризис – продукт нового времени.

Ниро приходил в деловой район Нью-Йорка, подолгу стоял у площадки, где некогда высились башни Всемирного торгового центра, и смотрел на колоссальные здания, где располагались главным образом банки и брокерские конторы, а также на сотни людей, которые суетились, тратили гигаватты энергии на одно только перемещение, на то, чтобы добраться до Нью-Джерси и уехать оттуда, поглощали миллионы бейглов с мягким сыром (после чего в их артериях бурлил инсулин), создавали гигабайты информации, когда говорили, писали письма и статьи.

Но все это был шум: растраченные впустую усилия, какофония, неэстетичное поведение, увеличение энтропии, производство энергии, которая обусловливает локальное потепление нью-йоркской экозоны, и широкомасштабная иллюзия под названием «богатство», которая однажды должна была испариться.

Вы можете складывать книги штабелями и составить из них целую гору. Увы, для Ниро любая книга, которая рассказывала о вероятности, статистике и математических моделях, была пустышкой, несмотря на доказательство того и свидетельство сего. Пара-тройка обедов с Жирным Тони учит большему, чем все, вместе взятые, отделы общественных наук библиотек Гарварда[48]с их двумя миллионами книг и научных работ; чтобы прочитать все это, нужно 33 миллиона часов – или 9000 лет чтения как упорного труда с утра и до вечера.

Поговорим о главной проблеме лохов.

Жирный Тони не верит в предсказания. Но он сделал состояние, предсказав, что кое-кто – предсказатели – вылетит в трубу.

Парадокс, не так ли? На конференциях Ниро встречал физиков из Института Санта-Фе, которые верили в предсказания и использовали причудливые прогностические модели, однако их начинания в бизнесе заканчивались плачевно, – в то время как Жирный Тони, не веривший в предсказания, разбогател именно на них.

В общем и целом предсказать что-либо нельзя, однако можно предсказать, что тот, кто полагается на предсказания, станет сильно рисковать и понесет убытки, а то и обанкротится. Почему? Предсказатель хрупок в отношении прогностических ошибок. Чрезмерно уверенный в себе пилот в конце концов разобьет самолет. А предсказания, выраженные в цифрах, побуждают людей рисковать еще больше.

Жирный Тони антихрупок, потому что он – зеркальное отражение своей хрупкой жертвы.

Модель Жирного Тони очень проста. Он распознает хрупкость, делает ставку на банкротство того, кто хрупок, читает нотации Ниро, обменивается с ним социокультурными выпадами, отвечает на его подколки про жизнь в Нью-Джерси, срывает куш после чьего-то банкротства. И идет обедать.

Как пережить чужой совет. – Ничего не потерять или ничего не обрести. – Что делать во время следующего кораблекрушения

За пару тысяч лет до Жирного Тони проблему антихрупкости решило другое дитя Апеннинского полуострова. Правда, этот человек был куда бо́льшим интеллектуалом, чем наш горизонтальный друг, и писал утонченную прозу. В придачу он был не менее успешен в мирском смысле слова – на деле куда более успешен в бизнесе, чем Жирный Тони, и ничуть не глупее Ниро. Этим человеком был философ-стоик Сенека, которого мы ранее упоминали как предполагаемого любовника матери Нерона (на деле он им не был).

Сенека решил проблему антихрупкости – той, что соединяет элементы Триады, – используя стоическую философию.

Луций Анней Сенека был философом и одновременно богатейшим человеком Римской империи, последнее – отчасти благодаря коммерческой жилке, отчасти потому, что он был наставником такой колоритной личности, как император Нерон (тот самый, который несколько глав тому назад пытался отравить собственную матушку). Сенека принадлежал к философской школе стоиков, проповедовавшей определенное равнодушие к судьбе, и был видным выразителем и толкователем этого мировоззрения. Его работа заключалась в том, чтобы совращать таких людей, как я и мои друзья, которым я рекомендую его книги, потому что Сенека обращался к нам; он много чего испытал и сосредоточился на практическом аспекте стоицизма – как путешествовать, как вести себя, когда кончаешь с собой (ему приказали наложить на себя руки), а по большей части – что делать, когда тебя постигло несчастье, когда ты стал бедным или, что еще важнее, богатым.

Поскольку Сенеку интересовало практическое принятие решений, ученые описывают его как слабого теоретика и слабого философа. При этом ни один из комментаторов Сенеки не увидел в его трудах концепцию асимметрии, которая лежит в основе этой книги, а также жизни, ибо это ключ к неуязвимости и антихрупкости. Ни один! Я же считаю, что мудрость в принятии решений неизмеримо важнее – не с чисто практической, но с философской точки зрения, – чем знание.

Другие философы, совершая какие-то поступки, шли от теории к практике. Аристотель, когда он пытался дать практический совет, и (за несколько десятков лет до него) Платон с его концепцией государства и советами правителям (скажем, тирану Сиракуз) либо не достигали цели, либо обрушивали на сограждан бедствия. Для того чтобы стать успешным правителем-философом, куда лучше начинать как правитель, а не как философ, что и доказывает следующая история из современной жизни.