(2) мы не хотим менять мир прямо сейчас (оставим это советско-гарвардским утопистам и другим хрупкоделам); сначала нам следует сделать положение дел более стойким (неуязвимым) по отношению к повреждениям и ущербу от прогностических ошибок, а то и научиться использовать эти ошибки и превращать лимоны в лимонад;

(3) что до лимонада, вся история – это, по сути, процесс изготовления его из лимонов; антихрупкость – необходимое условие движения вперед под давлением главного стрессора, времени.

После того как событие произошло, нам нужно понять: мы виноваты не в том, что не смогли что-то предсказать (скажем, цунами, арабо-семитскую весну или иные мятежи, землетрясение, войну, финансовый кризис), но в том, что не смогли уразуметь (анти)хрупкость. Нам нужно спросить себя: «Почему мы создали нечто столь хрупким в отношении данного типа событий?» Не увидеть приближение цунами или экономического краха простительно; создать хрупкий дом или хрупкую экономическую систему – преступно.

В отличие от наивных утопистов, которые не помнят истории, мы не можем позволить себе рационалистически выводить за скобки жадность и другие людские пороки, делающие общество более хрупким. Человечество пыталось избавиться от этих пороков на протяжении многих тысячелетий, но люди остаются прежними, плюс-минус плохие зубы, так что еще более опасные морализаторы (выглядящие так, будто их перманентно мучают болезни желудочно-кишечного тракта) – это последнее, в чем мы нуждаемся. Для того чтобы мир стал более защищенным от жадности, а то и извлекал пользу из алчности и других потенциально опасных человеческих пороков, нужны скорее разумные (и практические) действия.

И хотя пресса обрушивает на энергетиков-атомщиков массу критики, можно утверждать, что среди них появились те, кто уяснил вышесказанное и работает в этом направлении, пусть таких людей и совсем немного. После аварии на «Фукусиме» разумные специалисты по атомной энергетике не рассуждают о вероятности новой аварии; они сосредоточились на опасности катастрофы — что делает наличие или отсутствие самого предсказания не таким уж и важным. В результате решено строить маленькие реакторы и значительно углублять их в землю с использованием многоуровневой защиты, чтобы авария, если она случится, не затронула нас так сильно. Дело дорогостоящее, но это лучше, чем ничего.

Другой пример, на этот раз из области экономики: после бюджетных неурядиц 1991 года власти Швеции сосредоточились на том, чтобы бюджет был полностью сбалансирован, и это решение сделало страну куда менее зависимой от экономических прогнозов. Позднее оно позволило Швеции легко пережить кризис[46].

На трезвую голову всякий понимает, что мы в состоянии отправить на Луну человека, семью и деревню с маленькой мэрией, предсказать траектории движения планет и самые тонкие эффекты квантовой физики, но при этом правительства, имея в распоряжении столь же сложные модели, не в состоянии спрогнозировать революции, кризисы, дефицит бюджета и изменения климата. И даже уровень цен на бирже в ближайшие несколько часов.

Есть две разные сферы жизни: одну из них мы можем предсказать (в какой-то мере), другую, сферу Черного лебедя, должны оставить индюшкам и людям, которые стали индюшками. Граница между этими сферами так же очевидна (для не-индюшек), как и граница между кошкой и стиральной машиной.

Социальная, экономическая и культурная жизнь входят в сферу Черного лебедя, наше физическое существование – как правило, нет. Идея в том, чтобы разделить области жизни на те, где Черные лебеди непредсказуемы и существенны, и на те, куда они залетают редко и не чреваты серьезными последствиями – или потому, что предсказуемы, или потому, что несущественны.

В Прологе я упомянул, что случайность присуща сфере Черного лебедя изначально. Я буду повторять это, пока не лишусь голоса. Предел наших возможностей – математический. Точка. Обойти его не может ни один человек. Неизмеримое и непредсказуемое остается неизмеримым и непредсказуемым, и не важно, сколько докторов наук с русскими и индийскими фамилиями вы взяли на работу и сколько писем с угрозами я получу. Там, в сфере Черного лебедя, существует предел знаний, за который нам не выйти, каких бы успехов ни добились статистики и специалисты по риск-менеджменту.

Моя скромная заслуга состоит не в том, что я настаиваю на невозможности знать все об этих вещах – это общая проблема скептицизма, которую изучал на протяжении истории длинный ряд философов, включая Секста Эмпирика, аль-Газали, Юма и многих других скептиков и скептически настроенных эмпириков; она состоит в формализации и осовременивании этого положения в качестве предпосылки и комментария к проблеме анти-индюшки. Я показываю, в чем именно следует быть скептиком – и в чем им быть не следует. Другими словами, сосредоточьтесь на том, как выбраться из распроклятого Четвертого квадранта. Четвертый квадрант – таким термином я назвал сферу Черного лебедя, где мы совсем не защищены от редких, «хвостовых» событий, причем эти события совершенно непредсказуемы[47].

Плохо то, что сегодня, в новое время, доля Крайнестана увеличивается. Ситуации, когда «победитель получает все», становятся все опаснее: писатель, фирма, идея, музыкант, атлет могут обрести успех в масштабах планеты – или не обрести ничего. Значит, предсказуемость событий уменьшается, так что в социально-экономической жизни ныне почти всюду доминируют Черные лебеди. Усложняя все на свете, мы неизменно бежим впереди самих себя и создаем вещи и явления, понять которые нам все труднее и труднее.

При этом несколько лет назад мир увидел другой путь – с того момента, как мы открыли Черных лебедей. Теперь конъюнктурщики пророчат, предсказывают и прогнозируют Черных лебедей при помощи все более сложных моделей на основе теорий хаоса, сложности, катастроф и фракталов. Но, опять же, ответ прост: меньше – значит больше; говорить нужно об (анти)хрупкости.

Читатель, познакомься с миром, где нет предсказаний.