Попечитель Дома Скорби принадлежал к Улыбчивым. Он горячо верил в пользу доверительных откровенных бесед и исповеди, и, хотя от персонала госпиталя не требовалось разделять его воззрения, они перенимали его привычки. Иногда весь дом напоминал собрание какого-то общества. Кругом все только и делали, что разговаривали друг с другом. «Меня зовут Джон Кридмур, и я хочу сознаться в своих преступлениях. Надеюсь, на этой неделе вы никуда не собираетесь...»

Он пригласил сюда Малыша в надежде, что остальные захотят поучать его. Так оно и вышло, но разговор затягивался, а у Кридмура была назначена встреча с симпатичной медсестрой.

— Иногда я все еще вижу их лица. Но Дух забрал у меня эту боль, так же, как забрал боль от потерянной руки, и теперь... — продолжил Сичел.

— Вранье, — прервал его Кридмур, надеясь перевести разговор на интересовавшую его тему, а интересовал его только Дух.

— Малыш, я не понимаю, о чем говорят эти люди. Я человек простой. Мой опыт подсказывает мне, что только время лечит раны. Со временем все можно забыть. Если же это не работает, попробуй выпивку, — сказал он.

Ренато терпеливо покачал головой:

— Если ты ищешь исцеления, Кокль, ты найдешь его здесь.

— Слыхал о Безымянном Городе?

— Еще бы, Кокль. О нем бродяги рассказывают. Да и старые солдаты тоже.

— Там с неба льет виски, женщины доступны, и работать никому не нужно, и агнец, и лев, и даже старый агент Стволов могут обрести покой.

Он взял со стола карту. Локомотивы. Для него бесполезна. Безымянный Город! Он не вспоминал о нем уже много лет!

— Так я к чему — по-моему, это все тоже брехня. Нет такого города. Поверить в него можно только от отчаяния.

Разве это не правда?

Но Ренато стоял на своем.

— Ты просто Духа не видел! Он существует!

— Я видел, как он ударил по тому летуну в небе. Я видел, что он охраняет наши ворота. Я признаю, что он существует. А вот насчет целительной силы не знаю. Где доказательства?

Ренато пожал плечами:

— Это нужно чувствовать.

Малыш фыркнул и бросил карты на стол. Локомотивы, Стволы, Племя, Женщины...

— С меня хватит, — сказал он. Но вставать с места не стал.

— Вот не знаю, чувствую я это или нет. Скажи мне, зачем он это делает? Какая ему от этого выгода? — сказал Кридмур.

— Не у всего есть причины, — сказал Ренато с раздражающей серьезностью проповедника.

— Я тоже всё! — признался Ситчел.

Хамза встал:

— Мне нужно идти к пациентам.

— Причины есть у всего, — сказал Кридмур.

— Может быть, — сказал Ренато. — А может, и нет.

Больше Кридмур не выдавил из них ничего. Вскоре он тоже выбыл из игры, и Ренато, забрав выигрыш, вернулся на пост.

Кридмур с Малышом остались вдвоем по разные стороны освещенного свечами стола.

— Ну что? — сказал Кридмур.

— Да пошел ты, — сказал Малыш и, хромая, ушел прочь.

В Доме было немало медсестер. Большинство из них — из близлежащих городов, в основном из Гринбэнка. Многие из них были красивы. Попечителю явно нравились симпатичные медсестры.

— Я согласен остаться здесь навсегда. Мне нравится здесь работать.

— Большинство мужчин здесь — калеки. Неудивительно, что медсестрам ты нравишься. Тебе нечем гордиться, Кридмур.

— Мне нравится общество медсестер. Я стар, обо мне нужно заботится.

— Скоро тебе это надоест.

— Никогда!

— А ты допроси их.

С Ханной он встречался заполдень в кустах за травяным садом; с Эллой — по вечерам в северной башне. С другими девушками — нерегулярно, но и не редко. Он очаровывал их рассказами о городах мира. Животная энергия, наполнявшая Кридмура, в Доме большая редкость, за которую его здесь ценили. Он даже умудрился пока не нажить себе ни одного врага.

— Дух охраняет нас. Это все, что я знаю. Это хорошо. Что бы я делала одна с дурным стариком вроде вас? — спросила его Ханна.

— А о духе я говорить не люблю. Грустная тема. Я не за этим сюда пришла, — сказала Элла.

О пациентах они говорили куда охотнее — о чем еще им сплетничать?

Ханна поведала ему о свирепом старике в закрытой палате на четвертом этаже, бредившем о битве у пролива Печин. Элла рассказала о старике на третьем этаже, который ничего не говорил, но воровал монетки и бутылочные крышки и мастерил из них себе медали. Звучало это многообещающе, поэтому Кридмур украл ключи Эллы, пока она спала, и отправился на разведку; но когда он пробрался в каждую из палат и взглянул на их лица, Мармион оба раза сказал:

— Это не он.

— Ну, что ж...

Элла, казалось, немного боялась доктора Альверхайзен, и не хотела ничего о ней говорить, как ни намекал, как ни допытывался Кридмур; Ханна же с радостью поделилась слухами о чопорной дуре с севера и ее безумных экспериментах над простушкой Дэйзи и бедным старым Генералом...

Вечером снова играли в карты. Кридмур, Ренато, Сичел, Малыш. Их выигрыши теперь обходились Кридмуру недешево.

В тот вечер Кридмур решил поспорить. И похоже, не прогадал.

— Слушай, Ренато, я много путешествовал по Краю Мира. Видел дюжину мелких духов в мелких городишках — духов пшеницы, духов дождя. Они встречаются так же часто, как двухголовые телята и бородатые женщины. Каждый — не ярче свечки. И большинство из них — проделки фокусников. А те, что и правда существуют, с радостью принимают приношения, но не очень-то любят приносить пользу. В Доме полно увечных людей. Что-то я не вижу, чтобы их кто-нибудь исцелял.

— Дух исцеляет, — сказал Ренато.

— Вранье, — прыснул Малыш.

Малыш никому не нравился, но ему было все равно; прогнать его не могли — в Доме так поступать не полагалось.

— Я этого не видел, — повторил Кридмур.

— Для всего нужно время, — сказал Ренато. Он с неким почтением дотронулся до своих шрамов. — Я, знаешь, долго злился. Раньше я был красавцем. Почему Дух не избавил меня от этих шрамов? Ну, ты понимаешь.

Сичел мрачно кивнул. Кридмур сохранил скептическое выражение лица. И Ренато продолжил. Из-за ран и платка голос его звучал глухо, но говорил он увлеченно и страстно.

— Но Дух не избавляет от ран! Он избавляет от боли. Дает возможность продолжать жить. Успокаивает. Помогает вынести мучения. Это чудесно!

Ренато прервался на глоток виски.

Сичел хмыкнул:

— Те волосатые ублюдки, холмовитяне, что селились здесь до нас, такого не заслуживают.

— Холмовики? — заинтересовался Кридмур. — Здесь жили холмовики?