стоит сравнить функционирование библейского слова в христианской литературе или у позднего Достоевского с библейским словом в первом романе. Обратившись к библейскому контексту (который, будучи боговдохновенным, несет абсолютную истину), мы можем проникнуть в духовный, то есть высший смысл текста, в котором без этого вхождения нам открылся бы только исторический, низший смысл. Так это в христианской литературе. Так это, вроде бы, и «Бедных людях». Но дело в том, что внутренний сюжет, метасюжет, содержит в себе два контекста.

Финал романа повторяет сюжет «Станционного смотрителя» в части его обусловленности притчей о блудном сыне. Но помимо библейского смысла в отъезде Вари прослеживается и руссоистская логика. В конечном счете, выбор замужества связан с желанием избегнуть нищеты: «Если кто может избавить меня от моего позора, возвратить мне честное имя, отвратить от меня бедность и несчастие в будущем…» (1; 101)

Эти слова о чести и бедности тем более знаменательны, что Макар как раз в предыдущем письме возвращается к изначальному для себя и для Вари пониманию бедности: «Мне даже показалось, что и вырос-то, и выпрямился-то, и что у него и слезинки-то нет уже в глазах. В волнении был таком, бедный», – говорит герой о Горшкове. Поэтому Макар и увещевает Варю: «…вам холодно будет, мой ангельчик; сердечку-то вашему будет холодно!» (1; 102) И в последнем письме рефреном звучит: «Там вашему сердечку будет грустно, тошно и холодно». Холод сердца – это невозможность сочувствовать. На что и указывает Макар, увязывая географическое пространство с сердечным. «Там степь, родная моя, там степь, голая степь; <…> Там ходит баба бесчувственная да мужик необразованный, пьяница ходит» (1; 107).

Надо думать, что Макар провидит возможное будущее Вари и ее мужа, человека необразованного и потенциального пьяницы. А Варя уже совершила бесчувственный поступок, так что опасность стать бесчувственной бабой для нее весьма вероятна. Но финал романа, воскрешение Макара делают возможным и путь покаяния, путь блудного сына. Только возвратится Варя не к Богу, на что указывает библейская притча, а к покинутому ею сердечному сочувствию, сердечной теплоте.

Таким образом, библейский сюжет призван выразить вполне руссоистское миропонимание.

Такого же характера соотношение библейской и руссоистской картин мира наблюдается в сюжете «грехопадения» героя. С одной стороны, сюжет строится в соответствии с библейским повествованием. Взять денег взаймы под процент Макара соблазняет Емельян Иванович. Добавляет инфернального звучания мотиву соблазна ирония: Емельян переводится как красноречивый, а про него сказано: «Он добрая душа, бескорыстная душа, да неразговорчивый такой…» (1; 71) Можно догадаться, что и бескорыстность, и доброта у Емельяна Ивановича того же рода, что и красноречивость. Первый, у кого просит денег Макар, оказывается чиновник Петр Петрович. Здесь обыгрывается евангельское: какой из вас отец, если сын попросит у него хлеба, подаст ему камень? Петр переводится как камень. Другая надежда героя – чиновник Марков. Фамилия имеет значение «сухой», что контрастирует с дождливой погодой. С другой стороны, сюжет «грехопадения» имеет и черты руссоистской философии. Герой на пути к Маркову отказывается по сути от Бога и пускается на авось: «…да вспомнил, что недостойно мне с Богом уговариваться. Погрузился я в себя самого, и глядеть ни на что не хотелось; так уж, не разбирая дороги, пошел» (1; 77). И сразу герой получает другие глаза: он начинает отличать себя от мужиков: «Артель работников испачканных повстречалась со мною, затолкали меня, мужичье!» (1; 77) Здесь Макар отказывается практически от веры в сердечное единство людей. И если в библейском сюжете с грехопадением связаны такие последствия греха, как смерть, страдание и болезнь, то в романе после грехопадения герой на место сердечного сочувствия ставит понятие чести/амбиции. И стыдится он не своей наготы, а наготы социальной – своего социального унижения.

Здесь библейский сюжет не является субъектом мировидения писателя, а используется в качестве выразительного средства.

Если же говорить о сфере выразительности как таковой, то здесь следует остановиться на проблеме символа. В частности, имеется в виду символическое изображение природы.

В христианстве природа понимается как слово Бога, обращенное к человеку. Мир в целом представляется в виде школы, в которой человек обучается. Как уже говорилось, в вещах и явлениях мира, открывается все, что требуется человеку для спасения.

В романе «Бедные люди» мы находим руссоистский тип символизма. Руссо создал новый тип возвышенно-эмоционального пейзажа, связанного с переживаниями героя. Подобный подход основывается на представлении, что сердце является частью природы и, тем самым, природой в человеке. Соответственно, природа оказывает на способного к чувствам человека определяющее воздействие. Убеждение в тотальном влиянии природы на тело, душу и дух человека предполагают следующий логический шаг: эмоциональное состояние человека может выражаться через природу. Руссо и сделал этот шаг в области художественного изображения пейзажа [Лосев, Тахо-Годи, 2006, 166–171].

В романе описания природы тесно связаны с внутренним состоянием героев. Так, Варенька испытывает настоящую радость только в детстве, чему соответствуют возвышенные пейзажи; напротив, приезд в Петербург и жизнь в нем связаны с унылым пейзажем (1; 27).

Итак, доминирующим мировидением в романе «Бедные люди» является руссоизм.

Вместе с тем, здесь встречается и вполне христианское понимание человека. Например, Макар говорит о том, что способность к чувству/сочувствию не уберегло его от греха. Такое понимание далеко отстоит от канонов руссоизма и является вполне христианским. Многое в романе говорит о том, что тайны души человеческой были открыты Достоевскому на уровне художественного откровения. Но образ жизни писателя того времени, степень его духовной зрелости еще не соответствовали открытым истинам. Сознательное христианское миросозерцание начинает формироваться только в докаторжный период.

Можно сказать и так: субъективно, Достоевский в этот период христианин, но он еще не знает о том, что руссоизм и христианство – это не одно и то же.

Все внимание писателя в то время направлено на проблемы социальной справедливости. Кружка Петрашевского, где все ограничивается беседами, ему недостаточно, и он входит в более радикальную группу, в которой есть своя тайная типография с видами на революционную деятельность.

Разразившаяся катастрофа – его арестовывают и приговаривают к расстрелу – останавливает писателя на этой самоубийственной дороге. На плацу, после того, как была дана команда готовиться к стрельбе, зачитали указ о помиловании и замене расстрела каторгой. И вот что чувствует писатель в это время: «Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. <…>. Как оглянусь я на прошлое, да подумаю, сколько даром потрачено времени, сколько его пропало в заблуждениях, в ошибках, в праздности, в неумении жить; как не дорожил я им, сколько раз я грешил против сердца моего и духа,