губительно и для правителей, и для обществ». И еще здесь: «Источник верховной силы есть потусторонний народ, ему и принадлежит право принимать основные законы, касаемые самого себя…»

Говоря в подобном тоне, он то и дело подавался вперед и подрагивал коленом, будто намеревался встать, но всякий раз вспоминал, что находится в карете, и пресекал эти попытки.

– Вот, посмотрите, здесь еще: «Беззаконное накапливание, равно как и изъятие силы следует отменить». И вот здесь, вам видно?.. «Государь или государыня не может быть выше закона, нельзя допустить основанием правления произвол одного существа, пусть даже бессмертного…» И еще: «Равенство для всех, вне зависимости от древности происхождения, места рождения и других качеств, объявляется правом каждого и миссией государства…»

Ягина слушала молча, кивала в ответ, но взгляд ее был устремлен не в папку, а на Константина, и видно было по ее выражению, что фитиль уже догорает, до взрыва остались мгновения, и наконец это произошло – на последних словах она прыснула высоким девическим смехом.

Константин оборвался на полуслове, взгляд его сделался беспомощным, как у ребенка.

– Это все еще, конечно, не идеально, – забормотал он, теряясь, – только первые наброски…

– Прости меня, Коко, то есть прости, Костя… – проговорила сквозь смех Ягина. – Ох, я просто представила, как ты приходишь к Иверии и говоришь: «Поздравляю с получением титула императрицы, ваше величество, а теперь не угодно ли вам будет положить голову вот в это углубление…»

– При чем здесь… никто не говорит о перевороте! – возмутился Константин, громко захлопнув папку. – Речь не о революции, а о разумном разделении власти! О доверии ее особым людям, выбранным гражданами… Я уверен, когда ее величество выслушает меня…

– Ежели не заснет!..

– …когда ее величество выслушает меня, – продолжил Константин с жарким чувством, которого Александра не могла до этого в нем и предположить, – я докажу, что парламент поспособствует развитию империи, даст равные права… что нельзя, чтобы одни становились выше других только потому, что родились в Потусторонней России, а другие попали сюда после смерти. Это единственный путь для Потусторонней России, который позволит в будущем избежать притеснений! Но я так и знал, нечего было говорить вам об этом, у вас совершенно дилетантский взгляд на политику. Да и свое слово вы не держите. Я надеюсь, что хотя бы обещание о тайне будет вами выполнено.

– О, не сомневайся, мой милый, я никому не собираюсь пересказывать эту… это… – Ягина коснулась его руки. – Ну прости, прости. Право, я не имею ничего против твоих прожектов, просто… ведь это все мечты. Они прекрасны на бумаге, но не в жизни, это тебе любой скажет. Вот подтвердите, Александр Михайлович. Ну скажите, захотел бы ваш император делиться властью?

Александра растерялась. Все еще размышляя над фразой: «Равенство для всех, вне зависимости от происхождения и других качеств…», она не сразу поняла вопрос Ягины.

– Не могу знать, – призналась она. – Могу лишь сказать, что император Александр искренне печется о счастии народа, так что если таковые изменения были бы на благо Живой России…

– Ясно, – Ягина махнула на нее, – еще один блаженный. Не понимаю, отчего все верят в благородство правителей и их искреннюю заботу о народе? Вот вы, Александр Михайлович, как вы можете говорить так уверенно? Вы знаете вашего императора? Встречались лично?

– Нет, но я видел его однажды, во время смотра. О, если бы вы были там, вы бы поверили мне. Если бы вы видели – эти ясные голубые глаза, белокурые волосы, эту добрую улыбку… он – ангел-хранитель Живой России…

– Вы говорите о нем, как женщина, – усмехнулась Ягина.

Лицу стало так жарко, словно Александра сунулась в натопленную баню.

– Я говорю как верный подданный, – буркнула она. – Но не внешность главное. А его слова – о долге, о чести. Слушая его, мы все в едином порыве готовы были немедля броситься в бой, вперед грудью…

– Зачем же грудью?

Александра сбилась с рассказа.

– Что, простите?

– Я понимаю, зачем бросаться в бой вперед рукой или ногой, даже головой вполне объяснимо, но грудью?

– Это фигура речи. – Александра едва могла сдержать обиженные нотки. – Я лишь говорю, что и лик, и слова императора были столь полны страсти, что все мы, как один, уверились в его правоте и с исступлением принимали его благословение. А уж когда над его головой воспарил исполинский орел…

– Орел? Исполинский? Зачем ему воспарять над вашим императором? Разве под копытами императорской лошади проскочил заяц?

– При чем здесь заяц, Ягина? Когда римлянам случалось, выйдя на Марсово поле, заметить над полководцем реющего орла, они уверялись в своей победе. Так и мы, увидев гордую птицу, готовы были немедля идти в бой и побеждать.

– Очень мило, но совершенно противно птичьей природе. Если только это был не обернувшийся леший, которому захотелось потешиться над живыми, и не специальным образом обученная птица, то орлу не было никакого резона парить над войском – там шумно и нет никакой добычи. Боюсь, Саша, вам показалось.

– Да нет же, я сам видел! И не один!

– В самом деле? А вот я отчего-то уверена, что все ваши товарищи расходились во мнении, с какой стороны появился орел, сколько сделал кругов над императором и куда направился после. – Ягина повернулась к Константину: – Ты что думаешь? Парил там орел или не парил?

Константин помолчал, прежде чем ответить.

– Я думаю, что он там и был, и не был.

– Ты шутишь? Как это возможно?

– С природной точки зрения его там не было…

– Ага! – торжествующе воскликнула Ягина.

– …но если ему следовало там быть, чтобы воины, такие как Александр Михайлович, поверили в победу и тем самым уже наполовину спасли свою жизнь, значит, он и в самом деле пролетел над головой их императора.

Ягина хмыкнула.

– Ловко, – оценила она. – Что же, пусть так и будет.

Слушая Константина, Александра испытывала жгучий стыд за то, что когда-то сравнила его с гусем. Отчаянно хотелось ответить благодарностью на его слова, но натолкнувшись на внимательный взгляд серо-зеленых глаз, она смогла только улыбнуться.

Снаружи раздались крики и понукания, ход кареты замедлился, а там и вовсе остановился.

– Что еще такое? – проворчала Ягина.

Дверь кареты дернулась, показался спешившийся генерал.

– Оползень, ваше высочество, не извольте беспокоиться… – Он оглянулся, задирая голову на каменные зазубрины. – Сейчас расчистим и продолжим.

Константин поднялся, намереваясь выбраться из кареты, но генерал с поклоном преградил ему дорогу.

– Для вашей же безопасности, ваше высочество, оставайтесь здесь. Для всех надежнее, если вас не будет видно.

Константин послушался.

– А вот я, пожалуй, разомну ногу. – Ягина пропустила вперед кота