– Разбойники, – поправила Ягина. – Они, конечно, утверждают, что ведут род едва не от Сирина, однако, право, для потомков великого вестника их сундуки слишком пухнут от чужого золота. Прошлый великий каган, Соловей Одихмантьевич, был той еще птицей. Он обещал Мертвому царству помощь в войне, а сам то и дело нападал на подводы, бил охрану и брал все, что не прикрыто охранным заклятием, за это и пострадал. Кощей приказал выловить их главный отряд вместе с Соловьем, сначала отрубил свистящие пальцы, а потом всех расстрелял и развесил по деревьям, мол, пусть там посвищут.

Ягина посверлила Константина взглядом, но тот не поднимал глаз от бумаг, правда, листы не перевертывал уже давненько. Нетопырь, успокоившись какое-то время назад, слетел с его плеча, прицепился вниз головой на распорке под потолком кареты и завернулся в крылья. Александра только сейчас заметила, что кожаные перепонки слева у него перебиты шрамом.

– Кто же сейчас управляет каганатом? – спросила Александра.

– Синица, его дочь, – ответила Ягина. – И поверьте, нам всем лучше не попадаться к ней в руки.

За окном резко стемнело. Карета въехала на узкую дорогу в ущелье, по обеим сторонам огороженную крутыми утесами. Небо все еще висело натянутой простыней, низко и плотно, редкие черные облака нанизывались на зазубрины гор, как на вилки. Александра обвела взглядом рубленые уступы в скалах, отмечая их удобство для засады и внезапного обстрела.

– Возможно, для всех будет безопаснее, если мне будет разрешено держать при себе саблю?

Константин открыл новый лист бумаги.

– Это исключено.

Ягина подхватила кота под брюхо и перебралась на сиденье рядом.

– Что это ты читаешь, Коко?

– Сударыня, я в последний раз прошу вас не называть меня так.

– Ах, «сударыня»… – хмыкнула Ягина. – Ну хорошо, прости, милый Константин, я больше не буду. Но поделись же, какие там секреты.

– Не думаю, что вам это будет интересно.

– И отчего ты сделался такой ледяной? В детстве ты вовсе не был букой. Неужели торопишься подстроиться под невесту? Или в самом деле мерзнешь? Но вот же, у нас есть Александр Михайлович, он горячее с каждым часом. Почему бы вам не обняться?

Щеки Александры вспыхнули от подобной шутки. Константин же, очевидно, привычный к колкостям Ягины, не двинул и бровью.

– Увольте.

– Ах да, твое прикосновение для него смерть, я и забыла. Ну хотя бы в перчатке, это же безопаснее? Тоже не желаешь? Тогда… постой, дай же я тебя сама согрею. Александр Михайлович, не одолжите?

Не совсем понимая, что от нее требуется, Александра кивнула и почувствовала прикосновение прохладной ладони.

– Ягина, я прошу вас остановиться. – Голос Константина зазвучал серьезнее. – Я не желаю касаться живого тепла, ни в каком виде.

Не слушая, Ягина потянулась к нему. Он отстранился, хлопнул папкой по колену.

– Перестаньте!

Из-за его плеча оглушительно заклекотал нетопырь. Баюн на это зашипел и закашлялся, топорща хвост. Захлопали крылья, с грохотом опрокинулся несессер – шум они вдвоем подняли нестерпимый.

Карету тряхануло, она остановилась. Лошади захрапели и встали, кот забился под сиденье.

В окно сунулась двууголка.

– Ваше высочество?

Константин торопливо поправил платок на шее.

– Все в порядке, Федор Васильевич. Прикажите двигаться.

Карета дернулась и мерно закачалась. Константин отвернулся, прислонился плечом к обивке, положил руки на закрытую папку. Ягина поглядела на него с беспокойством:

– Коко, ну что ты… Ты все еще винишь себя? Брось, ты был совсем ребенком…

– Умоляю вас оставить меня в покое.

Ягина замолчала, кажется, впервые по-настоящему смутившись.

Через некоторое время серый пейзаж за окошком сменился красноватым: они въехали в ущелье, по обеим сторонам которого поднимались отвесные скалы. Копыта гулко отцокивали по ссохшейся земле, скрип колес эхом отражался от горных стен, камушки барабанной дробью стучали по дну кареты.

Теперь они ехали молча, под мерное урчание Баюна, вновь устроившегося у Ягины на коленях, и шелест бумаги. Александра вглядывалась в морщинистые склоны, покрытые редким кустарником, торчащим, словно зачесанные вперед височки. Мысли ее блуждали, переносясь то в болезненное прошлое, то в неопределенное будущее, и вдруг она поняла, что пишет в голове уже которую страницу в письме брату. «Вот бы ты посмеялся, Петро, если бы увидел генерала местной гвардии, помнишь в детстве пугало, на которое мы нацепили треуголку, чтобы стрелять в него из рогатки? Так вот, представь, он вылитый, и даже облезлые усы…»

Досадуя на себя, Александра щелкнула пальцем по султану кивера. Неужели опять забылась? Тот мягко кивнул, соглашаясь. Возможно ли навсегда порвать с тем, кто был когда-то дорог?

В детстве она представляла, что от нее к отцу и Пете тянутся прочные нити, и еще одна – тончайшая, исчезающая в неизвестность – ведет к матери. К той, настоящей. Казалось, стоит только потянуть за одну из них, и связь с родным человеком даст о себе знать. Порой, когда ночью становилось страшно, она дергала пальцем воздух, поддевая невидимую нитку, и будто даже слышала тихий звон, как от потревоженного колокольчика, и чувствовала либо отцово теплое спокойствие, либо залихватскую смелость Петра, либо то непонятное, просторно-журчащее чувство, которое всегда приходило, стоило ей подумать о матери. Когда отец умер, нить, ведущая к нему, словно бы полегчала, и все же осталась на месте. Александра трогала ее, лежа ночами в лагере, и слышала в ответ спокойный перелив, ощущала тепло объятия и колючесть усов на щеке. А вот в тот злосчастный день, после ссоры с Петром, случилось другое. Нить лопнула. Ее обрубили слова-топоры: «неродная», «приживалка». Нет, такого не выдержать и канату. Кончик нитки остался болтаться, Александра пыталась пристроить его к Долохову, к другим сослуживцам, но безрезультатно. Связь с ними была иная. Нечто вроде прочной паутинной сети опутывало весь эскадрон, но так как звенья то и дело выпадали, а на их место приходили другие, то люди, кажется, ценили сами нити сильнее, чем тех, кто был ими связан.

С Петром связь ощущалась надежной, нерушимой – возможно ли восстановить подобное? Скажем, Ягина с Константином – воздух между ними едва не звенит, но какое-то прошлое мешает им в этом признаться: вот Ягина перебирает свой несессер и то и дело оборачивается, будто бы желая заговорить, но передумывает в последнюю минуту. А стоит ей отвернуться, как короткий взгляд поверх круглых очков осторожно касается ее затылка. Отчего они скрывают это? Что за кошка пробежала между ними?

Баюн проснулся и зафыркал, цепляя когтями платье Ягины. Его спугнул нетопырь, который, устав висеть вверх ногами, спикировал на сиденье. Их взаимная неприязнь взбудоражила напряженную тишину кареты.

– Нет, так