Так или иначе, но, испытывая большие притеснения со стороны татар, запорожские казаки все чаще и чаще стали обращать свои взоры к русскому царю. Еще при жизни Петра I, в 1716 и 1717 годах, запорожцы обращались к миргородскому полковнику, Даниилу Апостолу, управлявшему тогда пограничным с Запорожьем краем, с просьбой ходатайствовать перед царем о принятии их под русскую державу; но Петр, особенно с тех пор, как он уничтожил отдельное самоуправление Малороссии (1722), и слышать ничего не хотел о запорожцах. В 1727 году, после смерти Петра, когда Малороссии вновь дано было право самоуправления, запорожские казаки, питая надежды получить и себе милость от нового русского императора, написали письмо к украинскому гетману, в котором изъявляли свое желание «перейти с агарянской земли и, поклонившись его императорскому величеству, под его властию жить». На это письмо, через посредство гетмана Даниила Апостола и состоявшего при нем русского правительственного «советника», Федора Наумова, запорожцам отвечали из Москвы, что «милосердый монарх» (Петр II) готов исполнить просьбу запорожцев и простить им их вины, но для этого самим запорожцам нужно показать непоколебимую верность русскому царю, в знак которой они должны сноситься с правительственным советником Федором Наумовым и с гетманом украинским, Даниилом Апостолом, уведомляя их о всех в Крыму и Турции происшествиях. Об этом нам рассказывает Соловьев. Он же продолжает: запорожцы, получив такой неопределенный ответ и не удовольствовавшись им, отправили новое письмо гетману, в котором вторично просили его ходатайствовать перед русским государем, причем обещаясь верно служить до конца своей жизни «монаршему маестату», с тем вместе извещали гетмана, что они уже отступили от крымского хана, безжалостно заславшего многих из казаков на службу за море и захватившего под свою державу кошевого атамана, и собираются из крымских владений двинуться на Старую Сечь[334]. Письмо это отправлено было Апостолу через посредство четырех казаков; гетман Апостол сообщил содержание его фельдмаршалу украинской армии князю Михаилу Голицыну и правительственному «советнику» при малороссийских делах, Федору Наумову. Но, не считая себя вправе отвечать на него что-либо положительное запорожским казакам, Апостол, Голицын и Наумов сообщили о том в Верховный тайный совет. Верховный тайный совет, прочитав письмо запорожцев, приказал присланных к гетману четырех казаков отправить назад и через них запорожцам словесно сказать, что русское правительство считает невозможным принять запорожцев, боясь «учинить какие-либо противности турецкой стороне». Самому же фельдмаршалу и гетману посланы были по этому поводу особые указы, в которых им внушалось, чтобы они ни в каком случае не принимали запорожцев в русские пределы и что если казаки придут многолюдством и с оружием, то немедленно отбивать их от границ вооруженной рукой; с тем же вместе обнадеживать их словесно через верных людей, что при удобном случае они будут приняты, и даже не скупиться на подарки самым влиятельным из казаков, чтобы содержать их склонными к русскому престолу; но в Царьград, к резиденту Неплюеву, велеть написать, чтоб он принес Порте на запорожцев жалобу о том, что они, по слуху, имеют оставить все указанные русско-турецкими трактатами места, хотят приблизиться к русским границам и занять Старую Сечь с не дозволенными им урочищами и чтобы Порта не допускала их до того, потому что эти «беспокойные и непостоянные люди и без того много причиняют обид русскому купечеству»[335].

Однако запорожцы и после этого не остановились в своих просьбах: 24 мая 1728 года, собравшись огромной массой, они снялись со своих мест, внезапно пришли на Старую Сечь, заняли некоторые места по Самаре и 30 мая прислали на имя императора Петра II такого рода челобитную: «Склонивши сердец своих нарушенные мысли ко благому обращению и повергши мизерные главы свои до стопы ног вашего императорского величества, отлагаемся от бусурманской державы. Осмотрелись мы, что вере святой православной, церкви восточной и вашему императорскому величеству достойно и праведно надлежит нам служить, а не под бусурманом магометански погибать. Отвори сердца своего источник к нам, своим гадам, разреши ласково преступления нашего грех и нареки нас по-прежнему сынами жребия своего императорского. Еще же просим: подайте нам войсковое от руки своей подкрепление, дабы не попали мы в расхищение неверным варварам, ибо не знаем, зачем орды от всех своих сторон подвинулись: для того ли, что мы уже от них отступили со всеми своими клейнодами 24 мая и пребываем уже в Старой Сечи, или же они это делают по своим замешательствам»[336].

Не дождавшись ответа от русского правительства, запорожцы отправили послов в Глухов к гетману, но, узнав, что гетман уехал в Москву, они стали сильно волноваться вследствие неопределенности своего положения и грозили убить кошевого и всю старшину, если они не добьются положительного ответа от императора. Тогда кошевой атаман, Иван Петрович Гусак, испугавшись угроз, бежал в Киев и, явившись к киевскому генерал-губернатору, графу Вейсбаху, в ярких словах изобразил положение запорожцев в крымских владениях и в Старой Сечи, у Чертомлыцкого острова. Вот как цитирует его Соловьев: «В Новой Сечи от крымского хана было нам много притеснений: в прошлом, 1727 году, в декабре месяце, Калга-Салтан, стоя по реке Бугу, забрал на промыслах казаков с две тысячи, повел их в Белогородчину и там показал хану некоторые противности; пришел в Белогородчину сам хан, Калгу схватил и сослал в Царьград, а запорожцев, бывших при нем, разослал на каторги, а других распродали, будто бы за то, что они с Калгою бунтовали, а Калга прежде говорил, что берет их по приказу ханскому. Видя такое насилие, мы и стали советоваться, что лучше быть по-прежнему под державой его императорского величества в своей православной вере, нежели у бусурмана терпеть неволю и разорение. Но когда мы забрали клейноды и хоругви, чтобы идти в Старую Сечь, то старый кошевой, изменник Костя Гордиенко, да Карп Сидоренко и другие стали нам говорить: «Для чего же нам из Новой в Старую Сечь идти? Нам и тут жить хорошо». Однако они нас не могли удержать, да и не могли много говорить, боясь, чтоб их войском не убили. И чтоб от них больше возмущения не было, то мы взяли Костю Гордиенко и Карпа Сидоренко под караул и везли их под караулом до самой Старой Сечи, и, приехав туда, отколотили их палками и отпустили на свободу»[337].

Между тем положение запорожцев день ото дня становилось затруднительнее: тогда некоторая часть казаков, оставив Старую Сечь и реку Самару, бросилась за речку Орель в старую Малороссию: уже около 1 июня того же, 1728 года, на Украине насчитывался 201 человек запорожцев, а к концу того же месяца – гораздо свыше двухсот; они постоянно прибывали сюда отдельными ватагами в 10 человек и пригоняли с собой скот и лошадей.

Настал 1729 год, и просьбы запорожцев о принятии их под скипетр России по-прежнему оставались тщетными, хотя в это время главнокомандующий украинской армией, князь Михаил Голицын, сам поднял вопрос о принятии запорожцев в Россию, но ему от имени императора Петра II отвечали, что запорожцев нужно только обнадеживать в этом, но в принятии отказывать, пока «не обнаружится явная противность с турецкой стороны»[338]. Без сомнения, именно это обстоятельство заставило запорожцев вновь возвратиться к своим ненавистным местам и написать о том брату крымского хана Op-бею письмо об отмене своих намерений идти «под Москву». На то письмо крымский хан Каплан-Гирей писал запорожцам: «Лист вы прислали моему брату, Op-бею, в котором отвечали ему, что вы желаете повернуться под крыло нашей стороны и отменяете намерение, которое возымели раньше, отойти к Москве. Когда помянутый солтан сообщил нам писанный вами лист, прислав его нам для ведома, то мы очень утешились тем. Бог всемогущий знает наше сердце и намерение и знает Он то, как все беи, мурзы и целое крымское панство старается о вашей целости и желает вам всякого добра. Помните, что вы ели у нас хлеб и соль и жили у нас хорошо. Ежели повернетесь назад, будем рады и примем вас ласково, как гостей, и обещаем вам оказывать такую же самую приязнь, как раньше оказывали, защищать вас так же хорошо нашей обороной и нашим страннолюбием, как и раньше того было, и позволить вам все то, что вы перед тем имели, а для вашей оседлости дадим вам полную волю избрать себе место, где вы сами пожелаете. Впрочем, советую вам, для вашей же пользы и прибыли, а для нашего удобства, стать Кошем на том месте, на котором вы сидели раньше, придя под нашу защиту. По указу Оттоманской Порты, ваш гетман пан Орлик, находившийся до сих пор в Солонике, пришел теперь сюда для соединения с нами. Он пишет до вас лист, который мы посылаем при сем нашем листе. Он тоже думает, что и мы также стараемся о вашем благе и общественной пользе, и нужно, чтобы вы верили всему тому, что пишет он в своем к вам письме. Для вас его совет тем более обязателен, что он ваш глава и вождь, и вы обязаны слушать его совета. Со своей стороны уверяем вас, что мы примем вас ласково и что вы не будете иметь никакой неправды и насилия ни от нас, ни от крымского панства, если вернетесь на место, мной указанное. Остальное вам сообщит устно податель сего нашего листа гетман Дубоссарский; для большей же веры подписуем этот лист нашей властной рукой и подтверждаем нашей печатью»[339].