class="p1">– Давай-давай, немного осталось…

Повис я на краю площадки грудью и говорю:

– Дырка маленькая, никак не пролезу.

Слышу, из-под меня несется лошадиное ржание. На этом корабле такого толстого матроса еще не бывало.

В конце-концов протиснул я в лаз фотоаппарат, повис на краю доски и начал снимать. Палубу. Морячков на ней величиной с букашек. Море до горизонта. И боцмана – прямо в упор на трапе.

…С того дня я уже не поглядывал на мальчишек с видом старого морского волка – слишком габаритным оказался я для таких приключений. А на морях и океанах, я думаю, седые капитаны до сих пор рассказывают, как в их молодости какой-то корреспондент не смог подняться даже на марс.

День за днем мы кружили по Балтийскому морю. Курсанты ставили паруса – все эти фор-стень-стаксели и грот-гаф-топсели. Убирали паруса, драили палубу, грызли гранит наук в классе, снова и снова карабкались на ванты.

Наконец, моя командировка подошла к концу. “Капелле” предстоял еще переход к мореходному училищу. Мой же путь лежал в аэропорт, в Ригу.

Спустился на причал в Ленинграде – впервые за три недели. Обнаружил: меня сильно качает – как в шторм на корабле. На паруснике я болтанки не чувствовал – очевидно, организм приспособился к ней. Но тут она дала о себе знать.

До автобусной остановки я добирался, держась за стены домов. Беспокоила мысль: как бы не забрали в вытрезвитель.

Но в самолете все вышло наоборот. Он попал в тряску и пассажиры потянулись за бумажными пакетами, для этого случая предусмотренными. А мне было хоть бы что.

Под тихое покачивание самолета я вернулся мысленно на баркентину и вспомнил рассказ моего старого приятеля – радиста.

…В старые-престарые времена грузовой пароход пришел в один из наших северных портов. Команда соскучилась по земным радостям. Рейс в чужих водах был бесконечным, в море трепало изрядно.

В общем, ошвартовались, переоделись моряки и двинулись чуть ли не всей командой в ресторан. А там – ни одного свободного места. Гуляла местная знать. Весело, с размахом гуляла.

Сгрудились ребята в дверях. Расстроенные, грустные. И тут старший штурман говорит:

– Сейчас что-нибудь придумаем. Потерпите немного.

А старпом на том пароходе был видный мужчина. Подстать лощенным английским капитанам. Сухощавый, стройный. В белоснежной сорочке. Выглаженном форменной костюме с золотыми шевронами. В сияющих башмаках. Заглядение!

И вот этот самый дэнди-штурман постоял в дверях, пригляделся к главному столу. Увидел пустое место, подошел к нему. Извинился перед дамой справа, дамой слева. Сел за стол. Подтянул изящным жестом рукава, чтобы ненароком не испачкать. Придвинул к себе блюдо с блинами. Взял один. Макнул в сметану. Поднял над головой и начал давить в кулаке. Тесто полезло сквозь пальцы отвратительной массой. Потекла сметана – на голову, на лицо старпому.

Соседки слева и справа отпрянули в стороны.

Покончив с первым блином, штурман невозмутимо взял с блюда второй. Поднял над головой, надавил. Соседки пулей выскочили из-за стола. За ними поспешили мужья, кавалеры. После пятого или шестого захода за столом не осталось ни одного знатного трудящегося того города. Он был расчищен.

Старпом кивнул своим морякам. Те с комфортом стали устраиваться на освободившихся местах. А старший штурман пошел в туалет приводить себя в порядок.

Через несколько минут он вернулся чистый, хорошо причесанный, в словно только что отутюженном костюме. Его ждало место во главе стола.

* * *

Честность – прекрасная вещь.

Особенно когда все вокруг честные, а я один жулик.

Генрих Гейне.

Вечер. Мы входим в Роттердам. Не зажигая света, я прилег на диван. Хотелось одиночества. По радио шла предновогодняя передача из Москвы. Я не вслушивался в содержание, но вдруг уловил знакомые интонации у корреспондента. Прислушался.

Ба! Да это же мой кореш. Коллега. В редакции мы сидели с ним за одним столом. Вместе начинали журналистскую карьеру.

Молодец, хорошо пошел он на радио. Предновогодний репортаж ведет на весь мир. Впрочем, я не завидовал. У меня тоже неплохо шли дела. Сейчас пришвартуемся и Роттердам на несколько дней наш.

Уже не первый раз прихожу в этот порт. И всегда ищу возможность побывать в одном месте. Там установлен то ли монумент, то ли надгробие. Скорее всего, надгробие для целого города.

Абстрактно изваяная огромная фигура человека, в отчаянии взметнувшего руки к небу. Черно-угольный цвет. Вместо груди – огромная дыра. В ней просвечивается голубое небо.

Небо жизни.

Рядом с этим памятником надо постоять. Подумать о чем угодно. И помнить – рядом смерть. Рядом страшная история города и народа.

10 мая 1940 года гитлеровцы напали на Роттердам. Город защищался. Атаки врага не имели успеха. Тогда 60 бомбардировщиков со свастикой на фюзеляжах сбросили на центр Роттердама и на порт 97 тонн бомб. На площади в два с половиной квадратных километра все было уничтожено. Около тысячи жителей погибло.

В порту запылали пакгаузы. Город выгорел изнутри, из того места, где сердце. Как в абстрактном надгробии.

Конечно, со временем боль трагедии притупилась. Люди не только восстановили разрушенное и сожженное, но и многократно приумножили достоинства Роттердама.

Отстроили бесчисленные склады, восстановили и удлинили причалы. Теперь первый по величине в Европе и второй в мире порт занимает площадь в 105 квадратных километров. Его причалы протянулись на 40 километров. По латвийским меркам это примерное расстояние между Ригой и Елгавой. Трудно даже вообразить!

* * *

Человеческая жизнь похожа на коробку спичек: обращаться с ней серьезно – смешно. Обращаться несерьезно – опасно.

Г. Акутагава.

Когда входили в Роттердам, заметили у одного из причалов судно нашего пароходства. После швартовки решили на шлюпке сплавать к землякам – обменяться кинофильмами. Путь нам предстоял дальний, но ради запаса новых лент стоило его преодолеть. Хотя и их до конца рейса не хватит. И тогда моряки начнут крутить то, что есть, сзади наперед. Я несколько раз смотрел таким манером популярный в то время боевик “Зеленый фургон”.

У меня же очень кстати возникла оказия отправить в редакцию репортаж. Его я написал накануне.

В путь отправились трое, не считая меня. Я со своими мышцами, накачанными за письменным столом, мало на что годился в походе на воде.

Рабочей силой в нашей экспедиции были боцман и двое матросов.

Расстояние между двумя кораблями было приличное, но на моторе, да еще и вниз по течению мы добрались довольно быстро. Поднялись на борт – на судне тишь и покой. Вчера здешний экипаж допоздна встречал Новый