Жанна, конечно, ожидала услышать имя своего возлюбленного, однако также задрожала, когда дядя упомянул о кавалере. Она не ответила, но заметила неприязненное движение кузины. Гильбоа, приметивший волнение Жанны и ревнивый взгляд Мари, сказал себе: «Кажется, и эта также любит кавалера, черт его побери! Тем лучше! Эти девицы отомстят за меня!»

— Кавалер Жорж де Каза-Веккиа просит руки девицы Жанны де Леллиоль, — сказал он нарочито медленно. — Какой ответ должен я дать ему?

— Я послушна, — ответила Жанна. — Я сделаю то, чего захочет мой опекун.

— Злючка! — продолжал дядя, коварно улыбаясь. — Ты не всегда делала то, что я хотел, иначе бы мне не пришлось передавать тебе предложение кавалера. Я понимаю. Красивого молодого человека предпочитают старому дяде. Дай бог, чтобы вы нашли в этом союзе, который я одобряю, все счастье, какого вам желает тот, кто до сих пор был вам отцом.

С этими словами Гильбоа поцеловал в лоб обеих племянниц и вышел.

Минутное молчание наступило после ухода барона. Мари вышивала, сидя у окна. Жанна подошла к ней, села и взяла ее за руку.

— Мари, ты дуешься на меня? — спросила она. — За что? Не за то ли, что я не была откровенна с тобой, что я скрыла от тебя свою любовь?

— Нет, — ответила та, — за что мне сердиться на тебя? Ты была свободна.

— Нет-нет, ты сердишься. Твой голос слишком холоден. Ты со мной не откровенна.

Чтобы вымолить прощение, она целовала руки своей кузины, говоря:

— Видишь ли, эта тайна не принадлежала мне одной. Это и его тайна.

Жанна догадалась, какие чувства овладели ее кузиной при этих словах, потому что та выдернула свою руку.

— Мечта всей моей жизни должна осуществиться, мы никогда не расстанемся, моя добрая Мари, как и раньше. Замужем за двумя неразлучными друзьями мы будем жить неразлучно. А если Господь пошлет нам детей! Я буду молиться ему, чтобы у одной из нас был мальчик, а у другой девочка. Эти дети будут вместе расти. Может быть, когда-нибудь мы будем иметь счастье соединить их. О, милый друг, как мы будем счастливы!

— Счастливы! — с сарказмом повторила Мари. — Счастливы! Не жестоко ли с твоей стороны говорить мне о счастье, ожидающем тебя?

— Как это? — наивно спросила Жанна, изумленная горьким тоном кузины. — Неужели ты еще сердишься на меня за…

— Ну да, сержусь, — с живостью перебила Мари. — Я сержусь на тебя за то, что ты внушила любовь Жоржу. Я сержусь на тебя за то, что Жорж тебя любит. Как! Ты выходишь за такого человека, для которого я принесла бы в жертву все, а я должна быть женой донкихота! Я согласилась принять его предложение только для того, чтобы сблизиться с Жоржем и отдаться ему, а ты расхваливаешь мне свое будущее счастье. Да, — продолжала она, не обращая внимания на изумленную подобным цинизмом Жанну, — я решилась на этот брак по расчету и намеревалась обмануть этого старого дурака. Ты расстроила все мои планы.

— Это не моя вина, — робко сказала Жанна.

— Не твоя вина?! — закричала Мари, все больше входя в раж. — Лицемерка! Почему ты так тщательно скрывалась от меня, твоего друга? Ты знала, что ваша взаимная любовь разорвет мне сердце? Оставь меня! Я тебя ненавижу… ты вероломная!

Пораженная Жанна не находила ни слова в свое оправдание. Слезы, навернувшиеся на ее глаза, были единственным доказательством несправедливости обвинений против нее. Слезы эти, вместо того чтобы разжалобить Мари, сделали ее еще злее. Она встала, подтащила кузину к зеркалу и в порыве ярости сорвала косынку с ее шеи.

— Смотри, — кричала она, — разве я хуже тебя?! Смотри на эти черные волосы, роскошно падающие на перламутровые плечи. Разве они не так красивы, как твои льняные, свисающие вдоль шеи, похожей на воск?

Жанна закрыла лицо руками и зарыдала. На эти слезы раздраженная Мари ответила хохотом.

— Да! — кричала она, сверкая глазами. — Плачь!.. плачь, робкий ягненок. А я львица! Львицы не плачут!

Задыхаясь, она опустилась в кресло. Жанна также села, но продолжала плакать. Наступило молчание. Ненависть и дружба еще боролись в сердце Мари. Не похитили ли у нее ее любовь? Но могла ли она забыть в одно мгновение все взаимные радости, целую жизнь, проведенную под одной крышей? Рыдания Жанны разрывали ей сердце. Дружба взяла верх. Мари вдруг подошла к своей кузине и, схватив обе ее руки, покрыла их поцелуями.

— О, моя Жанна! — сказала она. — Как я была неправа! Это оттого, что я так его люблю! Прости меня! Ты праведница, моя добрая Жанна. Конечно, он должен был предпочесть тебя, ты гораздо красивее меня.

Мари печально продолжала:

— Слушай. Мы еще будем счастливы. Как ты сказала, наша жизнь может, как и прежде, быть общей. Мы станем жить рядом. Я сделаюсь его другом, мы обе будем любить его, вот и все.

От этих слов Жанна вздрогнула. Любовь эгоистична. Слезы высохли на ее глазах, она пристально взглянула на Мари. Та тотчас поняла этот взгляд.

— Ты ревнуешь, — догадалась она. — Будь спокойна… Я не стану разрушать твое счастье, я стану его другом, нежной сестрой. Ты довольна?

Жанна, краснея оттого, что засомневалась в своей кузине, ответила ей поцелуем.

— В свою очередь прости меня, моя добрая Мари. Если ты была несправедлива ко мне, то и я в свою очередь так же поступила с тобой, мы квиты. Давай забудем.

Во взаимном порыве девушки бросились друг к другу в объятия.

Через минуту Жанна пошла в свою комнату и скоро вернулась в костюме.

— Куда ты идешь? — спросила Мари, сердце которой опять защемила ревность.

— Я пойду немножко прогуляться в парке, — ответила Жанна. — После того что случилось мне нужно собраться с мыслями. Воздух пойдет мне на пользу, он освежит и поможет мне развеяться.

— Хочешь, я пойду с тобой? Вдруг тебе станет дурно?

— Нет, нет! — с живостью возразила Жанна. — Повторяю тебе, мне нужно собраться с мыслями. Уединение станет для меня лучшим лекарством.

— Ну, как хочешь, — ответила Мари.

Жанна ушла. Мари поняла, что она отправилась на свидание и скрыла это от нее. Последовала новая вспышка, ревность одолела дружбу.

— О, лицемерка! — вскрикнула она. — О, трусиха! Она не смеет признаться, куда идет. Ступай к каштановым деревьям, он, очевидно, ждет тебя. Дура воображает, что может обмануть меня! Но, несмотря на все твои уловки, я отниму у тебя твоего любовника. Да, отниму! — повторила она с невыразимой энергией. — Да, против твоей воли, против его воли! Вопреки всем отниму! А если он меня отвергнет? О, если он меня отвергнет, горе ему! Горе ей! Я отомщу!

Гильбоа постоянно нервничал. Шардон, несмотря на обещание сообщать ему известия, еще ни разу не написал. Барон не знал, что и думать. Каждую минуту он смотрел из окна своего кабинета на дорогу, надеясь увидеть гонца, которого он с нетерпением ждал.