договоренности с нами османы потом уже к себе выносили. Но вокруг крепостных стен были разбросаны покореженное оружие, смятые ядра, рваная амуниция, одежда, ну еще всякий там хлам, который всегда бывает при сильном бое. И, опять же, кровь, кровь и кровь вокруг.

— Гениально! — расширив глаза, воскликнул Долгов. — Вас, как видно, мне само проведение послало, Алексей! Вы это все вот сейчас так рассказали, и я как будто бы там, на этом самом месте оказался! Так! — махнул он решительно рукой. — Меняем саму задумку с легкой, возвышенной и, что греха таить, простой виктории на такую — трагичную, кровавую и эпическую! Наполненную смыслом самопожертвования и доблестью солдат, добывших победу в кровавых и жестоких боях. Это будет сильно! Так, что мы делаем? — молодой архитектор огляделся и, заметив переминающегося возле строительных лесов долговязого подростка, махнул ему рукой. — Гришка, а ну поди сюда! Студентиус, — объяснил он Егорову. — За нами за каждым академия художеств по двух студентов закрепила. Второй сейчас краску получает, да, видать, уже немного не ту. Ну да ничего, сейчас мы со всем разберемся. Гриша, доставай свой талмуд и записывай, — кивнул он подошедшему недорослю. — Надобно привезти сюда подвод десять крупного белого камня, и желательно чтобы валунами. Побольше красной и черной краски везем. Так, что еще нужно? Ага, немного обгорелого дерева, пепла, рванины от мундиров, всякой драной ременной амуниции, пару десятков битых ружей и обломков от сабельных клинков. Турецкое знамя, несколько барабанов, — Долгов фонтанировал идеями. Алексей отошел чуть в сторону, чтобы не мешать творческому процессу.

10 июля 1775 года на Ходынском поле начались народные гулянья. Москва обезлюдела. Все ее жители и многочисленные гости были здесь. С прибытием государыни на поле был подан сигнал к началу пиршества, и многочисленная толпа начала быстро расхватывать все поданные ей яства. Екатерина смотрела на гулянье с красиво устроенной для нее и для самых высших гостей галереи. На ней стояла роскошно отделанная серебром, крытая тигровым бархатом и белым атласом мебель, а в окнах этой галереи виднелись фарфоровые вазы с пышными цветами и диковинными южными растениями.

— У вас все здесь готово? — откуда-то из глубины праздника выскочил знакомый уже Алексею офицер. — С минуту на минуту государыня будет уже здесь! Не подведите, братцы! После вас у нее остается только последний Забалканский батальный павильон, где стоит бригадир Заборовский со своими людьми. Ну все, а вон уже и они! — и он побежал к соседям.

Со стороны павильона, изображающего осажденную русскими войсками Шумлу, выдвинулась большая процессия.

— Давайте, братцы! — махнул Долгов, и пара мужиков зажгла среди декораций просмоленную ветошь.

Алексей в это время, прислонив к ноге штуцер со штыком, стоял, попирая ногами настоящий флаг янычарского алая. Вокруг него были разбросаны покореженное оружие, амуниция, тряпье, разбитые барабаны и россыпь залитых «кровью» валунов. А за спиной в багрово-черных тонах чуть дымилась грозная и величественная Ришская крепость.

— Как интересно! — невысокая, средних лет и достаточно крупного телосложения женщина, одетая в широкое, роскошное платье, с высоким лбом, двойным подбородком и орлиным носом, с интересом разглядывала открывшуюся перед ней панораму. — Какая грандиозная картина! Какая глубина мысли! Какая сила трагизма и восторга от сей виктории одновременно! Кто же зодчий?

— Данилов Владимир, ваше величество. Мой лучший ученик, — низко склонил голову архитектор Баженов. — Весьма прилежный и даровитый юноша.

— Заметно, заметно, — покачала головой императрица. — Выпишите ему тысячу рублей премиальных, — кивнула она за спину и, сделав несколько шагов, оказалась напротив Егорова.

Глаза этой сорокашестилетней, зрелой женщины были как у молодой. Большие, ярко-карие, с каким-то голубым оттенком, они горели силой и энергией. Екатерина была воистину воплощением ума, силы и величественности.

— Капитан Егоров, отдельная особая рота егерей главного квартирмейстерства первой дунайской армии, Ваше императорское величество! — выкрикнул Алексей, вскидывая от ноги тяжелый штуцер. Секундная задержка, а потом резко его к плечу, да так, чтобы локоть был прямым, а сам при этом он стоял, вытянувшись в струнку и не шелохнувшись телом. Работали только одни руки. Все получилось лихо!

— Ох, каков! — восхитилась Екатерина. — Орел! Над Балканами взлетел, голубчик. Григорий Александрович, а не про него ли ты мне рассказывал, что он с ротой егерей вышиб османов из крепости, а потом держал ее десять дней, отбиваясь от многочисленных приступов?

— Он самый, Ваше императорское величество, — Потемкин склонился над плечом императрицы. — За капитаном много славных дел в прошлой войне. Не зря же вы его в столь малом чине да в Георгиевское кавалерство возвели. И он, кстати, не так давно показал себя и еще отменно в одном деле, там, на Дунае в Белграде, — и многозначительно кивнул.

— Вот как?! — покачала головой Екатерина. — А в капитанство же когда ты вступил, а? Отвечай, егерь!

— Два года назад, Ваше императорское величество, — доложился Алексей. — При получении ордена Святого великомученика Георгия!

— Два года прошло, а столько славных дел позади, и к новым чинам не представлен? Странно сие! — покачала головой императрица. Это, я полагаю, твой солдат? — и она кивнула на стоявшего неподалеку Афанасьева. — А почему он у шлагбаума стоит, словно бы часовой?

— Сие означает, что балканский перевал находится под охраной армии Ее императорского величества и без ее высочайшего разрешения никто не смеет переступить через него! — рявкнул Лешка и глазом не моргнув.

Потемкин опять склонился к плечу Екатерины и начал ей что-то там нашептывать.

— Реис-эфенди и нишанджы жаловались? Прямо вот так их под караулом да через шлагбаум запускали? Высших особ Блистательной Порты — под воинским караулом?! — и она громко, не сдерживаясь, расхохоталась. Вся ее свита, даже не зная вообще, о чем здесь идет речь, дружно подхватила этот приступ веселья своего властителя.

— Какая занимательная это история! — словно пробуя свои слова на вкус и прищурив глаза, произнесла государыня. — Думаю, многим в европейских дворах будет интересно ее услышать.

— Молодец, премьер-майор Егоров! Послужил своей державе и ее государыне. Жалую тебе десять тысяч рублей для поправки имения, перстень с руки, — и она сняла с пальца кольцо с крупным огненно-красным опалом, — и саблю за храбрость. Ибо шпага егерям неудобственна будет для их боя.

— Благодарю покорно! Служу России и матушке императрице! — крикнул в восторге Егоров.

— Служи, голубчик, служи, — милостиво кивнула Екатерина. — А солдатику твоему я сто рублей жалую. Пускай он за мое здоровье выпьет в кабаке. И та медаль, которая у нас только начинает чеканиться для нижних чинов, пусть у него тоже самая первая будет. Проследите! — распорядилась она свите. — Ко мне у тебя нет вопросов или просьб, господин премьер-майор? — скорее для формы, из вежливости спросила Екатерина, готовясь