«Вот так вот, товарищ барин, — усмехнулся Алексей. — Никогда бы не подумал, что придется во все это впрягаться». Но здоровый перфекционизм, уже выработанный в характере егеря, требовал движения по пути совершенства.

— Потап Савельевич, ты, как управляющий имения и выходец из пахотных крестьян, сам пока традиционным путем все хозяйствование веди, — наставлял Елкина Алексей. — А Карпыч тебе в помощь будет. Найдите опытных крестьян, советуйтесь с ними, как лучше все дело вести. Лишнего с народа не выжимайте, пусть люди оправятся. На те девять сотен рублей, что мы у ворюги забрали, покупай то, что вам в хозяйстве нужно. Скотину, плуг, семена, ну, тебе и самому виднее. Обновите конюшню, птичник, коровник при самой усадьбе. Амбар и клети, вон, подправьте. На все сразу денег, конечно, у нас не хватит. В связи с войной цены-то хорошо подросли, но за десять рублей, говорят, покамест добрую корову на рынке сторговать еще можно. А скажи мне, как вообще получаются деньги в хозяйстве?

Потап пожал плечами.

— Да как обычно, господин капитан. На осенней ярмарке оптовикам из хлебных купцов весь излишек ржи и пшеницы сдают. Ну, бывает, и придерживают, конечно, зерно, чтобы потом за него цену получше взять. К весне-то оно завсегда бывает дороже. Иной раз купцы и их приказчики и сами по поместьям рыскают да ищут, у кого и сколько, по какой цене зерновые можно скупить. А помимо пшеницы и ржи есть еще и овес с ячменем, греча, просо, лен и конопля. И у каждого своя цена и свое время для продажи тоже есть. В южных губерниях, сказывают, на коневодстве хорошо выигрывают, на шерсти, да и вообще на продаже скота. А еще я слышал, что там винокурни ставят, а из хлеба горячее вино и спиртус выгоняют. Из яблок и винограда всякие прочие хмельные напитки наподобие тех, что мы в Валахии пробовали, делают.

— Нет, Потап, винокурни — это не наш путь, — покачал головой Егоров. — Давай-ка мы с тобой лучше к зерну вернемся. Как ты думаешь, есть ли выгода у купцов-оптовиков на зерновом закупе?

— А то как же! — кивнул управляющий. — Конечно, должон быть. Они то скупленное по самой дешевой цене зерно потом на мукомольни везут, а потом ее со складов распродают уже ходко. Без муки-то каравая не будет, а он завсегда главная пища у русского человека.

— Верно. Мука — это уже практически готовый продукт, а не самое начальное сельскохозяйственное сырье, — кивнул, соглашаясь с правильными выводами Потапа, Алексей. — Мука, произведенная из зерна, она ведь сразу же в цене подскакивает, и сбыть ее гораздо проще будет даже на внутреннем уездном или губернском рынках. Лишь бы ее помол был хорошим. Так что нужна нам будет своя мельница, где мы будем свое зерно перемалывать, а также принимать его для помола еще и у соседей. Кому охота за двадцать верст его на водяную Козельскую тащить, когда оно тут вот, под боком. А мы цену драть не будем, лишь бы у нас от желающих отбоя не было. Кстати, там же можно и крупу делать из ячменя, овса и всех прочих зерновых. Думал я и про водяную мельницу, но слишком уж это хлопотное и неподъемное для нас сейчас дело. Сам посуди, реку или ручей на время отведи в сторону. Выкопай вручную пруд. Построй там прочную дамбу с крепким затворным механизмом. Тут не одного года работы. На ветряную же нам затрат гораздо меньше потребуется. Нужно только найти чертежи и грамотных людей, кто ее сможет построить. Открытые ветреные места у нас есть, так что все должно получиться. А буду я через пару месяцев в Москве, глядишь, с умными людьми там смогу переговорить, может, посоветуют, чем нам еще выгоднее здесь заниматься. Главное для нас — это средства, были бы деньги в свободном обороте, намного легче бы все шло. Ну да ничего, прорвемся!

Ну что, теперь было не грех уже и перед Троекуровыми появиться. Лешка разглядывал себя в большое старинное зеркало и представлял, как он появится перед Машенькой и перед ее родителями. В последние недели розовое личико девушки с точеным правильным носиком, большими голубыми глазами и длинными, светлыми, волнистыми локонами все чаще всплывало перед его глазами. Первое время он гнал от себя ее образ, а на душе у Алексея царила маета. Не было ли это предательством по отношении к его погибшей невесте, к его милой и светлой Анхен? Но ведь ее уже столько лет нет на этом свете. А если бы и с ним «того» случилось, неужели он бы был против ее личного счастья? «Ведь это жизнь, и она продолжается. Ну что ты здесь с этим поделаешь?» — пытался он успокоить свою совесть. И все равно полного душевного спокойствия у него не было.

«А ладно! — наконец махнул он рукой. — Будь что будет! Увижусь, переговорю, и если чувства Машеньки ко мне не охладели, то буду дальше добиваться ее руки. А что? Чай уже не бедняк и одной ногой даже в штабс-офицерах. Опять же есть кавалерство, дающее статус потомственного дворянина. Да и Гришка Троекуров обещал перед родителями за меня похлопотать. Все, еду!» — и он распорядился заложить бричку.

И вот она, усадьба князей Троекуровых! Огромный двухэтажный дом с большими боковыми флигелями, соединявшимися сквозной колоннадой, стоял на самом взгорке посреди сада и блистал белым мрамором. Путь к парадной лестнице лежал через огромный парк со сходящими к дворцу аллеями. Здесь они когда-то гуляли с Машенькой, болтали о чем-то своем в его тенистых беседках и были по-своему счастливы.

На самом верху у парадного входа его уже ждал седоватый степенный человек в темно-малиновым кафтане и в аккуратно завитом парике. Лицо его было определенно знакомо Алексею, и он приветливо представился:

— Хозяин соседних усадеб Егорьевского и Татьяновки, капитан Егоров Алексей Петрович. С кем имею честь беседовать?

— Очень приятно, — вежливо поклонился мужчина. — Управляющий усадьбой князей Троекуровых Семенов Аркадий Ефремофич. У вас ко мне какое-то дело, господин капитан?

— Нет, к вам у меня пока дела нет, — улыбнулся Лешка. — Хотя с удовольствием перенял бы у вас опыт управления таким огромным и блистательным имением. По-соседски, так сказать, но это уж как-нибудь в другой раз. А пока я к самим хозяевам. Не могли бы вы доложиться обо мне Ивану Семеновичу или Арине Ивановне? Хотя можете даже и Машеньке, — махнул он рукой.

— Сожалею, господин капитан, но хозяев дома нет, —