форс нужно было держать. И господская бричка под управлением кучера Савелия прикатила в Татьяновку со всем шиком.

Местный управляющий, звероватого вида мужик, завидев выходящего из повозки офицера, чинно ему поклонился.

— Григорий Никифорович Кулаков, — представился он вежливо. — Господа офицеры прибыли к нам по какому-то делу или же они изволят просто так у нас проездом быть? Вы извиняйте, хозяев имения давно уже здесь нет. Как только барин преставился, один я за имением гляжу. Его наследники за все время ни разу сюда не наезжали.

— Да я понял уже, Григорий Никифорович, — кивнул Алексей. — Мы покамест сюда по своему личному делу. Я новый владелец Егорьевского. А этого унтер-офицера неужто ты не признал?

Перед управляющим стоял Васька Афанасьев! Тот самый рыжий упрямец, которого после смерти его жены Февроньи при родах били нещадно кнутом, а потом еще и списали в рекруты.

— Василий Иванович Афанасьев, — кивнул на этого егеря офицер. — Фурьер императорской армии, герой турецкой войны, имеющий благодарности и представленный за свои подвиги к награде! Ну, а теперь-то ты его разглядел?

— Да, господин офицер, — просипел управляющий, оглядывая здоровенного унтера в зеленом егерском мундире, при золотых галунах и горящей серебром на солнце медали.

— Ну-у, вот то-то же! Цени, Григорий, земляк твой на побывку с турецкой войны пришел! Ладно, мы с ним в его отчий дом покамест сходим. Не обижал, я надеюсь, ты евойную родню, а, Григорий?!

И военные пошли по деревенской улице к избе Афанасьевых. А за ними, открыв рот, уже шло с дюжину зевак.

— Господин капитан, докладываем вам по итогам проведенной ревизии, — Потап с важностью открыл серую картонную канцелярскую папку. Из тридцати пяти изб в деревне и пяти при усадьбе в жилых состоит тридцать две деревенских и все пять усадебных. Три дома стоят бесхозными, и пригляда за ними сейчас никакого нет. Всего душ в поместье сто девяносто восемь. Мужиков из них сорок. Работного возраста людей с двенадцати лет и до пятидесяти пяти годков обоего пола сто двадцать два человека, ну а все остальные — детинцы или ветхие старики.

Далее шло перечисление всей скотины и живности в личных подворьях и на помещичьем дворе. Шли перечисления трат, прихода и расхода и много еще какой хозяйской информации. Несколько раз Игнат Федорович порывался было ответить и оправдаться, но осаживался под взглядами егерей и в конце уже сидел бледный на своей скамейке.

— Итого, прямого ущерба и расточительства найдено нами в восемь сотен девяносто рублей и пятьдесят пять копеек, — подвел итог ротный интендант. — И это мы еще откинули всякие дела с передачей имущества третьим лицам. Тут ежели хорошо покопаться, то можно и на гораздо большую сумму разора найти, господин капитан. Но для того, пожалуй, надобно будет исправника из Козельска вызывать и грамотного ревизора из канцелярии уездной управы еще запрашивать, чтобы уже все, что надо, здесь поднять для предстоящего суда.

— Не надо исправника! — управляющий бухнулся на колени. — Не надо, барин! Ляксей Петрович, я ведь вас вот с таких мальцов еще помню! Помилуйте! У меня ведь семья, детишки малые! Помрут же с голоду, ежели их отца на каторгу отправят!

— Воровал, братец? Скажи честно, — Алексей пристально смотрел в глаза Игната.

— Бес попутал, Алексей Петрович, было маненько, — сознался тот, тряся губами. — Думал, что нет уже тут хозяев, что в казну отойдет это именьице. Ну чего бы с него немного за труды свои было не взять? Не казни, барин, все до копейки тебе отдам.

— Дети, говоришь, у тебя есть, а имение как бы вовсе бесхозным было? — задумчиво поглядев на управляющего, проговорил Алексей. — Хорошо, решим это дело мы с тобой приватно, без уездного исправника и без суда. На те почти что девять сотен ворованного, что и так на самом виду были, ты сейчас пишешь расписку и отдаешь деньги новому управляющему, которым с сегодняшнего дня назначен Потап Савельевич. В твоих же интересах ту самую расписку забрать, чтобы этому делу дальше хода не было. С поместья выметываешься сегодня же, чтобы даже духа твоего здесь не было! Думаю, наворовался, найдешь где пристроиться с таким-то богатым своим опытом. Все, ступай давай!

— Эх, Ляксей Петрович, Ляксей Петрович, — качал с сожалением головой Елкин. — Слишком жалостливый вы человек. Да ему эти неполные девять сотен — так ведь, как для хорошего штуцера сотня шагов боя. Вона как с ними за энтой самой распиской прибежал, даже и часа, небось, не прошло. А вот сказали бы вы ему: «В десятикратном размере все возместишь», — и еще месяц сроку на то дали, так и покрутился бы он, лишь бы в Сибирь по этапу не уйти.

— Дети же у него. Пятеро, — проворчал Алексей. А имение и правда безо всякого контроля и без учета было. Давай уж не будем портить себе карму, Потап.

— Чаво? — непонимающе протянул новый управляющий Егорьевского.

— Того! Поехали, говорю, по полям проедем, поглядим, где тут и что делать нужно на будущее, чтобы наше имение доходным стало. Ты ведь этого тоже хочешь, как его новый управляющий? — и Лешка подтолкнул Потапа к запряженной бричке.

Через неделю, как и договаривались с Требуховым, Алексей был приглашен для оформления купчей за Татьяновское поместье и окончательного расчета по сделке. Вот теперь все стало серьезно. Именно после этой сделки он начинал выходить из разряда мелкопоместных дворян и переходил в разряд помещиков-середнячков.

В полях работы начинались с раннего утра и заканчивались уже затемно. Не зря в народе еще издревле говорили, что майский день потом целый год кормит. Все от мала до велика были сейчас на посевной. Озимые, яровые, земля под пар, сидераты, травополье, ирригация — все эти термины были в голове у Алексея, но большой смысловой нагрузки они не несли. Ни у подростка из 18-го века, ни у офицера из будущего знаний из области хозяйствования на земле не было. Хотя среди помещиков это явление было скорее нормой. Новое пробивало здесь дорогу с большим трудом. Методы ведения дел в усадьбах строились, как правило, по старинке — это интенсивное использование труда крепостных с долгой барщиной или с тяжелым оброком. Об использовании простейших механизмов, удобрений для почвы, травосеянья или многополья, селекции растений или животных разговоров не было. Те прогрессивные помещики, кто пытался внедрять у себя западный передовой опыт и все новое, слыли чудаками. Для Егорова же было ближе мастеровое дело. С железом и механизмами ему приходилось уже иметь дело как в той, так и в этой жизни. Но, как видно,