class="p1">Я посмотрела направо и увидела девчонку в белом платье. Подумала о том, что вот она, та самая Бэлла, про которую наши шепчутся.

Наверное, на меня подействовала пусть призрачная, но близость смерти. Потому что я даже не испугалась.

Но девчонка в белом определенно ожидала другой реакции.

Уж лучше бы я напугалась и убежала.

Глава 28

Сквозь тонкие шторки пробивались первые солнечные лучи. Во дворе что-то скрипнуло, или мне показалось. Выглядывать в окно и выяснять, что там скрипит, я не стала. Вместо этого пошла к входной двери и заперла ее на крючок. Размяла затекшие ноги и устроилась с тетрадкой за столом. До конца Милиного дневника осталось три странички.

Часы показывали половину шестого утра.

— Что, даже не боишься?

Бэлла выглядела разочарованной.

— Нет. Я же помирать собралась. Глупо бояться.

— Тогда посмотри на меня внимательнее.

Я присмотрелась к Бэлле и почувствовала, как мои внутренности завязались узлом. Попыталась успокоиться, но в боку закололо и стало тяжело дышать. На меня накатывала паника. Я увидела то, во что раньше не особо верила.

Светлая кожа Бэллы была покрыта темными уродливыми пятнами. Мне вспомнилось, как я была совсем маленькой и вбежала днем в дом, хотя родители строго-настрого это запрещали. Но мне стало очень скучно, и я ослушалась. Подкравшись к маме и папе, которые лежали на кровати, я увидела на их лицах точное такие же черные пятна. Заорала и побежала во двор вперед собственного визга. И никто из родителей даже не проснулся.

Но в случае с Бэллой пятнами дело не ограничилось. Ее белое платье, которое поначалу казалось мне красивым, на глазах превратилось в уродливую тряпку. Тряпку из непонятной грубой ткани, со следами грязи, как будто эту жалкую одежку никогда не стирали.

Я завопила, совсем себя не контролируя, и побежала прочь от реки. Не оборачивалась, потому что думала, что эта тварь может гнаться за мной.

Но она меня не тронула. Только крикнула вслед:

— Это нечестно! А ты знаешь, почему я умерла?

Я не остановилась и ничего не ответила, но шаг замедлила.

— Это Макс меня утопил. Так и знай. И ты могла бы спокойно умереть. Знаешь, тонуть не так уж страшно. Это быстро. А теперь тебя ожидает другая, куда более мучительная смерть.

Я заткнула уши и помчалась прочь.

Дневник закончился, и я встала, опрокинув стул. Но порядок в этом доме, хранившем какие-то чудовищные секреты, меня больше не заботил.

Пока я читала дневник, меня раздирали противоречивые желания. Хотелось то спросить у Макса, что же произошло с хозяйкой дневника, то, наоборот, не спрашивать и выпытать правду у кого-то другого. У Василия, например. Или у Марии, матери Бэллы.

Прочитав последние страницы Милиного дневника, я решила не делать ни того, ни другого. Выкинув все лишнее из неразобранных сумок, я разложила по карманам только самое необходимое: наличные, банковские карты, упаковку бумажных салфеток.

Бесполезный здесь телефон я положила в самый глубокий карман куртки и застегнула его на замок. Предварительно убедившись, что заряжен телефон почти на сто процентов.

Я удивлялась сама себе и тому, как спокойно и четко я действую. Мои вещи — в основном, одежда — остались валяться на полу, и я даже не подумала их собрать. Да, устроенный мной бардак без слов сообщит о побеге. Ну и пусть.

Догадываясь, что нужно спешить, я вышла из дома. С некоторым злорадством вспомнила об оставленной в раковине грязной посуде — вот да, я не хозяюшка и больше не стесняюсь этого — и быстро зашагала к окраине Агарта, ориентируясь на яркую крышу дома Бэллы.

Я планировала как можно скорее покинуть село и добраться до «Белых ночей». Может, Михаил меня подвезет или я хотя бы попрошусь подождать на базе, пока не приедет такси. А потом — в Москву, скорее в Москву.

Небо на востоке уже окрасилось нежно-розовым цветом, и я шла все быстрее, понимая, что Максим может хватиться меня совсем скоро. Тихо шелестела трава под ленивыми порывами ветра, в прохладном воздухе разливался густо-сладкий и почему-то тревожащий душу запах сирени.

Этот запах словно пытался мне про что-то напомнить. Про что-то очень важное. И как я ни старалась отогнать эти мысли, они продолжали назойливо крутиться в моей голове. Как будто требовали, чтобы я их додумала.

Сосредоточившись на ярко-оранжевой крыше дома Бэллы, я совсем не смотрела по сторонам. Споткнулась о выбоину, отчитала саму себя за невнимательность. И вдруг вспомнила.

Весна. Москва. Сирень. И Саша. Тогда еще не жених.

Это Саша, смущаясь, вручил мне букетик сирени на нашем первом свидании. Его красивое лицо так забавно разрумянилось, что я рассмеялась от умиления. Саша совсем расстроился, решив, что он выглядит и ведет себя глупо, но я сумела его убедить, что мне все очень нравится. Мы тогда пошли в кино и сбежали с середины сеанса, потому что оба почувствовали одно и то же — нам нужно побыть вдвоем.

Саша держал меня за руку — робко, совсем не как хозяин положения — и это мне тогда тоже очень понравилось. Я невольно сравнивала вежливого парня со своим бестактным отцом, уверенным, что весь мир крутится вокруг него, а другие люди — вроде компьютерных персонажей, и должны вести себя так, как решил отец.

Рассветные лучи согрели мое лицо. В глазах совсем некстати защипало, и я по старой привычке прикусила нижнюю губу, чтобы удержать слезы внутри.

Как же я могла забыть, почему я выбрала Сашу?

Он не давил, не заставлял поступаться своими желаниями, не делал выбор за меня. То есть вел себя не как мой отец. И не как Макс.

От вмиг накрывшей меня злости я пошла еще быстрее, почти побежала. Злилась я на себя, потому что поняла, как глупо — и, что еще хуже — предсказуемо себя вела. Я так и представила своего московского психолога, который поставил бы мне диагноз за пять секунд. Он бы сказал, что я так стремительно воспылала любовью к Максиму, потому что он, как и отец, решал все за меня. И что я подсознательно захотела отработать детские травмы, или как там обычно говорят в таких случаях…

… До окраины Агарта остались считанные шаги, и я уже предвкушала, как пойду по тропинке, укрытая ласковой майской сенью деревьев. Потом — мост с интернетом. Я решила, что обязательно черкну маме хотя бы несколько строк. И Саше.

Задумавшись, я не смотрела по сторонам, и слишком поздно заметила крепкую