Битва в небе заканчивалась. Михаил истекал кровью. Правда, и дракон отбивался из последних сил. Он сделал еще несколько пируэтов вокруг вооруженного копьем противника, и оставшиеся целыми головы еще пытались сомкнуть зубы на шее юркого бойца, но тщетно. Чудовище, бессильно перевернувшись, рухнуло в морскую бездну, задев хвостом Михаила. Тот, изможденный, пропустив смертельный удар, раскинув руки, упал на скалистый берег, став опять маленьким, пучеглазым и некрасивым.

Алексей побежал к распростертому телу Рудика, и ему на мгновение показалось, что где-то вдалеке стоит девушка в блестящем черном одеянии и машет ему рукой. В голове продолжал звенеть голос странного старика из пещеры:

– Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего и не возлюбили души своей даже до смерти!

Он перевернул его и увидел, что тот мертв. На руке Рудика часы с большим электронным циферблатом продолжали беспристрастно отсчитывать время. Алексей вгляделся в прыгающие цифры, безудержно ведущие обратный отсчет до чего-то страшного и неотвратимого. Секунды на мгновение сложились в нули, показывая: «99:09:00».

– И понимали они, что образ зверя имеет рану от копья и жив, – продолжал раскатистым голосом старец. – И он сделает то, что всем малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело имя зверя или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое и число его шестьсот шестьдесят шесть.

Ветер стих, и Алексей вдруг услышал, как отчаянно кричит девушка на далекой скале:

– Не забудь посолить мясо!!!

Но было поздно. Знамение свершилось.

Алексей вскочил с кровати, напуганный собственным криком. Запястье левой руки плотно обхватывали электронные часы Рудика. «Откуда они здесь?» – пронеслось в голове. На часах летели в обратном отсчете равнодушные секунды. Потом перещелкнулась минута. 99 часов, 08 минут, 00 секунд.

Алексей начал лихорадочно одеваться, не попадая ногами в штанины, руками – в рукава, наконец кое-как напялил на себя брюки, сунул ноги в тапки (почему-то тапок наделся только один) и побежал в сторону лаборатории, где сегодня ночью должен был дежурить Иван Иванович.

Федор Кузьмич уже давно заметил, что за ним следят. Виной всему были, конечно, его эксперименты с итальянским контрабандистом Джузеппе Гарибальди. Инок не сомневался, что теперь, когда дело сделано, Гарибальди обязательно доберется до берегов Италии, начнет там гражданскую войну и устроит головную боль австрийскому императору, досаждающему брату Николаю, императору всероссийскому. Но объяснять все это агентам охранного отделения, возглавляемого выскочкой Бенкендорфом, Федор Кузьмич совершенно не желал. Было и нечто гораздо более важное, что заставляло скромного монаха таиться от государственных шпионов. Он хотел сохранить тайну своего имени, тайну своего побега от престола, тайну отречения от всего мирского. Проникновения в сон Гарибальди – это было последнее, что он сделал ради мирской суеты, повинуясь обету, данному брату. Более ничто не удерживало Федора Кузьмича в Таганроге, и он наконец мог осуществить свою главную жизненную миссию – пешее путешествие по Руси, инкогнито, с врачеванием болезней и лечением заблудших душ Божьим словом.

Он хорошо помнил свою первую встречу с преподобным Серафимом Саровским. Белобородый инок все чаще стал преследовать его во снах, и, когда императору впервые доложили, что в Саровском монастыре существует святой старец, описание которого как будто было взято из царских неспокойных снов, он тут же повелел посетить преподобного. Он помнил, как вошел, крестясь, в убогую монашескую келью, застав Серафима за молитвой.

– Радость моя! – произнес старец не оборачиваясь. – Вот ты и пришел.

– Преподобный, – произнес тогда Александр, – я много раз видел тебя во снах.

– Что есть сон? – ответил Серафим, обернувшись, и Александр с удивлением обнаружил, что Серафим разговаривает с ним не раскрывая рта. В то же время слова старца звучали в голове императора четко и ясно. – Сон есть божественное провидение, и нам не дано знать, что есть сон, а что – наше грешное житие. Может быть, сейчас тоже сон.

Александр задумался и даже на мгновение усомнился: может быть, действительно, он просто спит и в очередной раз видит святого во сне.

– Не пробуй разобраться, что есть сон, что есть явь, – продолжил Серафим, не разжимая губ. – Открой свое сердце Господу, помазанник Божий, и возлюби своим сердцем все живое. Великое испытание грядет, и тебе нужно быть сильным духом.

Стены кельи неожиданно раздвинулись, и Александр увидел черные небеса, в которых, под вспышки молний, архангел Михаил сражался с огромным змием. Видение было настолько реалистичным, что Александр еще раз уверился, что видит сон. Но видение быстро исчезло, и они опять оказались в темной келье наедине со старцем.

– Нет ничего, кроме славы Господа нашего и любви. Сим победиши, – сказал старец и отвернулся от императора, дав таким образом понять, что разговаривать более не о чем.

Александр помнил, каким обескураженным возвращался он тогда из Саровской обители.

Истина приходила постепенно, и трансформация русского императора в странствующего инока Федора Кузьмича происходила долгие годы. Он еще несколько раз встречался с преподобным Серафимом и часто уже не мог понять, какая из встреч происходила во сне, а какая – в реальной жизни, тем более что реальная жизнь часто оказывалась похожа на сон и наоборот.

А истина была проста и ужасна в своей простоте. Любые войны, иезуитские интриги, именуемые большой политикой, любое насилие над любым человеком было глубоко противно человеческой природе, суть которой была одна – человеколюбие и добродетель. Кто-то загадочный и таинственный, приходя во снах, продолжал настойчиво твердить эту простую истину, в то время как сама жизнь подсказывала истину другую – нужно быть сильным, побеждать врагов, мудро властвовать над побежденными и над собственными подданными. Когда император понял, что конфликт здесь неразрешим и нужно просто принять одну из сторон, он выбрал любовь и окончательно утвердился во мнении оставить все мирское, сосредоточившись на любви и добродетели.

Хорошо запомнилась Александру еще одно странное видение. После победоносного марша русской армии по Европе и выматывающего Венского конгресса, на котором державы-победители делили Европу, в ноябре 1815 года возвращался он в Санкт-Петербург и остановился на несколько дней в Риге. Вечером в большом зале Рижского замка давал бал в честь победы русского оружия недавно назначенный генерал-губернатором Лифляндии, Курляндии и Эстляндии генерал Филипп Осипович Паулуччи, герой войны 1812 года. Несмотря на то, что Филипп Осипович был здесь губернатором всего месяц взамен отправленного в опалу генерала Эссена, он успел неплохо разобраться в делах и снискал монаршую благодарность. В завершение бала Александр наградил нового рижского губернатора алмазными знаками к ордену Александра Невского и выразил желание в компании Филиппа Осиповича наутро провести пешую прогулку по городу.