– И вы видели, как она заходила в здание? – спросил он.

– Нет, потому что я высаживала ее недалеко от школы, как другие ня… – Я осеклась, вдруг догадавшись, в чем дело.

О боже, какая же я идиотка.

Карла солгала, что другие няни высаживали ее, не доезжая до школы, а я, как полная дура, поверила в эту душещипательную историю.

Однако Грейсон ничего не понял. Он мрачно взирал на меня, ожидая объяснений. Проглотив ком в горле, я отвела взгляд и объяснила ситуацию.

– Вы что, шутите? – спросил он, стиснув переносицу.

– Я… я просто подумала… – заикаясь, пролепетала я, понимая, как ловко меня обвела вокруг пальца четырнадцатилетняя девчонка. Покраснев, я не смела взглянуть на Грейсона. Я чувствовала себя униженной. Карла воспользовалась моей наивностью. Девчонка-подросток обвела меня вокруг пальца. – Простите.

– Ваши извинения не изменят тот факт, что она пропустила несколько школьных недель.

– Но как такое возможно? Разве они не должны сообщать родителям, если ученик отсутствует больше двух дней?

– Как раз это я сейчас и выясняю. А пока приведите сюда Карлу, чтобы мы могли поговорить втроем, – прорычал он.

– Да, конечно.

Я поспешила прочь, чувствуя, как все внутри сжимается от злости на Карлу. Я из кожи вон лезла, чтобы обходиться с ней по-доброму, и вот результат. Чем ближе я подходила к ее комнате, тем сильнее злилась. Грейсон набросился на меня из-за ее лжи.

Но внезапно злость сменилась тревогой.

Если она не ходила в школу, где же тогда проводила время?

Чем занималась?

Неужели… наркотики? Или алкоголь?

Ох, замечательно, теперь я злилась и беспокоилась. Наверное, именно так и происходит с родителями, которые в одно мгновение испытывают две разные эмоции. Это очень выматывало. Эти чувства накатывали на меня, словно волны, разбивающиеся о берег, и я не знала, что с этим делать.

Казалось, у меня началось раздвоение личности. Мне хотелось орать и одновременно говорить ласково. Хотелось быть хорошим и плохим копом сразу. Ее верной подругой и одновременно ответственным за нее взрослым.

Похоже, у родителей подростков не существует золотой середины. Вас не покидает чувство, что вы постоянно сходите с ума.

Однако Карла не успела стать свидетелем моих злости и гнева, потому что у меня все сжалось внутри, когда я не обнаружила ее в комнате.

– Карла? – позвала я.

Тишина.

Но она ведь не могла уйти, верно? Сбежать туда, где, возможно, проводила школьные часы?

Я прошла дальше в комнату, направляясь к двери стенного шкафа с плакатом «ВХОД ВОСПРЕЩЕН», но едва лишь коснулась дверной ручки, меня оглушил пронзительный крик.

– Что ты делаешь?! – гаркнула Карла, заставив меня резко обернуться.

– Карла! – Волна облегчения обрушилась на берег. – Боже, где ты была? – спросила я, чувствуя, как отчаянно бьется сердце.

– В ванной. – Она прищурилась. – А ты зачем туда полезла? Ты что, глупая? Читать не умеешь?

– Не смей называть меня глупой, – огрызнулась я, желая казаться намного старше своих лет. – Папа ждет тебя в кабинете.

– Да? А я не могу, я очень занята. – Она подошла к своему столу и схватилась за наушники, желая избавиться от меня, но я успела схватить их первой.

– Ну уж нет. Сейчас ты пойдешь к отцу.

– Зачем?

– Потому что мы знаем.

– Знаете что?

– Ты понимаешь, о чем речь, – откликнулась я и, прищурившись, погрозила ей пальцем.

Она вскинула бровь.

– Или не понимаю.

Я уперла руки в бока.

– Карла, хватит ломать комедию.

– Послушай, я понятия не имею, о чем ты, и мне осточертели эти бесконечные обвинения, поэтому или выкладывай, в чем дело, или уходи.

– Карла, ты несколько недель не появлялась в школе, – прорычал Грейсон у меня за спиной. Он тяжело дышал, и его глаза метали молнии. – Вот о чем она говорит. И вот что нам надо обсудить.

Он был просто взбешен.

Как только он вошел в комнату, я сразу почувствовала себя лишней. Ведь, в конце концов, я была всего лишь няней. И главной моей обязанностью стала Лорелай.

– Я сам с ней поговорю, Элеанор, – сказал Грейсон и, коснувшись дверной ручки, отступил в сторону, позволяя мне выйти из комнаты.

Глубоко вздохнув, я взглянула на Карлу, которая выглядела взволнованной и, что удивительно… счастливой. Похоже, ей понравилось, что она сумела вывести отца из себя. Я отвернулась и вышла. Грейсон захлопнул дверь.

И тут же послышались крики. Их словесная перепалка заставляла меня чувствовать себя неловко и одновременно радоваться.

Потому что, несмотря на их конфликт, я увидела, что Грейсон способен на то, на что я его способным не считала, – воспитывать своих детей. Я поняла, что в глубине его холодного, очерствевшего сердца по-прежнему теплилась любовь к детям. В глубине души он все еще переживал за них.

И это многое значило.

В тот вечер я ушла раньше, чем стихла их брань. Я просто не имела права слушать, как Карла и Грейсон бросают друг другу в лицо слова, в которых сквозили бессилие и му́ка. Они оба страдали, и, похоже, хоть как-то облегчить боль они могли, лишь вволю накричавшись и выпустив пар.

На следующий день я проснулась, размышляя, чем закончился вчерашний разговор между Карлой и Грейсоном. Меня съедало любопытство, куда же каждый день исчезала Карла, чем она занималась и как мы с Грейсоном раньше ничего не заметили.

Когда я подошла к дому Грейсона, он сидел на перилах крыльца с чашкой кофе. Он уже не казался разгневанным, как прошлой ночью, и я подумала, что, возможно, сон помог ему успокоиться. Однако это было какое-то зловещее спокойствие.

На улице стоял мороз, а на нем была всего лишь черная рубашка и спортивные брюки. И как он умудрился не превратиться в ледяную статую?

– Элеанор, – бесцветным голосом произнес он.

Я съежилась, не сомневаясь, что произойдет дальше.

– Дайте я угадаю… – Я вздохнула, поправляя на плече ремешок сумки. – Вы меня увольняете. Поняла. Я допустила большую оплошность. У меня в гостевом домике остались кое-какие вещи. Я соберу их и уйду как можно скорее. – Я уже собралась пройти мимо него в дом и ужасно удивилась, когда он коснулся моей руки, останавливая меня.

Я взглянула на его ладонь, и он последовал моему примеру, а затем мы уставились друг на друга. И словно электрический разряд пронзил мое тело, разбежавшись мурашками по коже.