– Нет, – отрезал он.

– Что?

– Я сказал «Нет». Этого не будет. Ты продолжишь обо всем оповещать исключительно Эллисон. Точка.

– Но Грейсон…

– Пожалуйста, Элеанор, – взмолился он. Он умолял меня замолчать. Словно одна мысль о том, что я стану обо всем докладывать ему лично, казалась ему невыносимой.

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Да, он определенно уже не был тем парнем, которого я когда-то знала.

– Прости, Грейсон. Я просто хотела сказать, что тебе стоит быть в курсе всего происходящего.

– Я в курсе.

Разумеется.

Если раз в неделю он появлялся на сеансе лечебной физкультуры у старшей дочери и махал рукой Лорелай, отправляя ее в школу, это не делало его внимательным отцом.

Но я прикусила язык.

Не лезь не в свое дело, Элеанор. Не лезь не в свое дело.

Но было очень непросто признать, что парень, которого я когда-то любила, стал столь безразличным.

Тепловатые пожелания.

Я не знал, хотела ли Элеанор выглядеть забавной или дерзкой, но ей не удалось ни то, ни другое. Ее выходка показалась мне ребячливой и грубой. Я не сказал ей ничего, что выходило бы за рамки привычных норм отношений между работодателем и работником, а если учитывать, сколько я собирался платить ей, она вполне могла бы проявить должное уважение и не язвить.

В тот вечер у меня больше не осталось работы дома, а на часах было всего одиннадцать. Возможно, именно поэтому я и решил отправить Элеанор это письмо.

Я просто не мог сидеть без дела. А иначе начинал думать, и это не приводило ни к чему хорошему.

Динь.

Я взглянул на дисплей мобильного телефона.

Лэндон: Розы красные, а фиалки синие, перестань придурком быть и позвони, чувак!

Уже привычное мне ежедневное смс от Лэндона пришло сегодня гораздо позже. Вероятно, он был по горло занят на съемках.

После окончания школы жизнь Лэндона повернулась в то русло, о котором мечтает большинство людей. Во время весенних каникул он отправился в Калифорнию, чтобы как следует потусоваться, но вместо этого попался на глаза охотнику за талантами из Голливуда и стал невероятно знаменитым актером.

Люди называли его вторым Брэдом Питтом, но для меня он оставался все тем же Лэндоном. Меньше всего он хотел, чтобы мы говорили о том, что он подобен божеству с Олимпа. Вокруг него было полно людей, которые восторгались им, словно хорошо его знали, но у нас с ним всегда были другие отношения. Конечно, я гордился им, но никогда не относился к нему как к знаменитости. Только как к лучшему другу детства. И ему нужны были такие верные друзья.

В тот вечер я не ответил ему. Но он и не ждал от меня этого.

– Папочка, – донесся до меня тонкий голосок из-за приоткрывшейся двери кабинета. На пороге, зевая, стояла Лорелай, потирая глаза. На ее спине снова виднелись крылья бабочки, хотя я пару часов назад снял их, когда по очереди заходил к дочерям.

– Почему ты не в постели? – спросил я, поднимаясь из-за стола.

– Мне приснился страшный сон, – захныкала она и снова потерла глаза.

Я подошел к ней и взял на руки.

– Пойдем обратно в постель. Тебе рано утром в школу.

– Можно я посплю с тобой и мамой? – спросила она, и от ее слов у меня сжалось сердце. Я несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь справиться с болью, которая обожгла мою душу.

– Не сегодня, Лорелай.

– Но папа, – заплакала она.

– Не сегодня, – повторил я и понес ее в комнату.

Я уложил ее в постель, а она все еще плакала, и крохотные слезы выкатывались из закрытых глаз.

– Ты полежишь со мной, папочка? – спросила она, шмыгая носом. Я лег рядом с ней, и она обхватила меня ручонками. Лорелай редко бывала грустной, это случалось лишь тогда, когда ей снились дурные сны. И я подумал, похожи ли они хоть чем-то на мои собственные кошмары. Я бы и худшему врагу такого не пожелал.

Я крепко прижимал ее к себе, и она постепенно начала успокаиваться, проваливаясь в крепкий сон. А я лежал, не смыкая глаз, вглядываясь в темноту, не в силах забыть ее слова.

Можно я посплю с тобой и мамой?