Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ая махнула рукой: – Да все в порядке. Я просто смотрю, сейчас у тебя такое лицо, словно бы с тобой происходит что-то очень хорошее.
– Так и есть! Мороженое – отпад: кленовый сироп, карамель, грецкие орехи. Хочешь попробовать?
– Нет, спасибо. А вот скажи, как можно научиться испытывать радость, кайфовать от каких-то вещей?
Тина застыла с поднесенной ко рту ложкой: – Ты спрашиваешь меня? Ты – меня?!
Ая усмехнулась: – А, ну да, типа, психолог спрашивает у тебя, как можно научиться чувствовать радость? Понимаю, это странно, но поверь, я серьезно.
– А в чем твоя проблема? – в больших зеленых глазах Тины читалось недоверие.
– В том, что я скукоженная, – честно призналась Ая, – ледышка. Ничего не чувствую, не испытываю от жизни драйв. Меня ничто не радует. Я не нахожу поводов для радости, а вернее сказать – источников радости.
На сей раз кошачьи глазищи Тины отразили искреннее сочувствие:
– Как же так?! Ведь радость это – божье драже. Она рассыпана по всей вселенной – только собирай.
– Интересно, а ты всегда была такой восприимчивой и жизнерадостной, или выработала в себе эти качества сознательно?
– Я такой родилась, – пожала плечами Тина, – с чего бы я в себе вырабатывала жизнерадостность?! Я просто радуюсь и все: каждому дню, солнцу, небу, цветам, дождю, снегу. И вообще… Разве можно выработать радость сознательно?
– Не знаю. Я пытаюсь, – вздохнула Ая.
Тина хотела что-то сказать, но промолчала. Вместо этого она протянула Ае корзинку печенья:
– Попробуй, это имбирное, тоже здорово пахнет.
Ая взяла печенюшку, втянула запах и улыбнулась: – Надо же – пахнет Германией!
– Чем? – изумилась Тина.
– Германией, Рождеством, детством… Когда я была маленькой, мы с матерью однажды встречали Рождество в Германии. Там были рождественские ярмарки прямо на улице, и вот мы стояли и ели имбирное печенье. – Ая надолго замолчала, затем поднялась: – Ладно, пойду, пройдусь по городу.
Тина проводила ее задумчивым взглядом.
* * *
Ая шла по улице, неся в себе дорогое сердцу воспоминание: расписные кукольные домики, синий вечер, синие с чернотой глаза матери, хлопья снега (чудо для тех мест, а потому – настоящее счастье!). На черный бархатный берет Дины падали снежинки; белые снежинки на черном бархате – красиво.
Еловый и имбирный запах вызвали у Аи много ассоциаций и эмоций, правда, в итоге она не то, чтобы испытала радость, а скорее, ощутила грусть о давно утраченном, и с этой точки зрения, эксперимент с запахами, как с источниками радости, пока не удался. Что ж, продолжаем дальше… Что там у нас – еда?
Она остановилась напротив кондитерской, посмотрела через стекло: внутри сидели люди, ели пирожные, пили кофе, болтали, смеялись. Ая зашла внутрь, подошла к витрине. Витрина переливалась всеми цветами радуги, какой-нибудь сладкоежка, наверное, мечтал бы жить в ней, Ая же видела лишь тонны вредного сахара, раскрашенного в разные цвета.
Увы, она была равнодушна к еде, вернее даже – испытывала к ней странное отвращение. Возможно, это было связано с тем, что в подростковом возрасте она была полной, и это само по себе осложняло ее и без того непростую жизнь. Что же приятного в том, чтобы видеть презрение и отвращение в глазах собственного отца? К тому же она помнила, что Дина всегда сидела на диетах, не забывая о модельном прошлом, и стоило ей набрать пару видимых только ей самой килограммов, впадала в панику, твердя, что «разжираться нельзя, надо держать рот закрытым». В семнадцать лет Ая «закрыла рот» после того, как отец одной хлесткой – наотмашь фразой сказал, что ей нужно похудеть. Похудение далось ей нетрудно, не то, что она стала ограничивать себя в еде каким-то волевым усилием – нет, она просто потеряла вкус к еде. Удовольствие от еды как – будто оказалось заблокировано. В последние годы Ая вообще считает, что для поддержания жизни достаточно лишь немного овсянки и горстки грецких орехов в день (ну в ее случае еще кофе и чай), а без всего остального можно обойтись. Что касается, удовольствия… Ей казалось примитивным получать от еды удовольствие. Гастрономические радости, с ее точки зрения, предназначены для изнеженных и расслабленных людей.
Оглядевшись, Ая отметила, что кондитерская переполнена изнеженными и расслабленными людьми. Ая едва не усмехнулась – всеобщее помешательство на сладком, казалось ей очень странным; лично она в «сладком» видела лишь глюкозу, растиражированную в тысячах видах десертов. Тем не менее, для чистоты эксперимента она решила взять себе кусок торта.
Когда девушка-продавец спросила ее, какой десерт она желает, Ая пожала плечами: – Не знаю, все равно, на ваш выбор.
Ая сидела перед куском розово-малиновой сахарной массы. На вкус это было непереносимо приторно – она осилила только две ложки и отставила тарелку. А может, мужество – в том, чтобы просто быть тем, кто ты есть и не пытаться стать кем-то еще? Ну, вот она инопланетянка с Марса или с планеты Альфа-центавра, и землянкой ей никогда не стать. Но все-таки, почему ей так – до разрывающей тоски внутри – грустно?!
Она вышла на улицу и поехала домой. На сегодня, а возможно и вообще – экспериментов хватит.
* * *
Конец декабря
Карибское море
После последнего разговора со странным психологом Кайгородской, посоветовавшей ей завести дневник радости, Агата полночи простояла на палубе, глядя на море и звезды. Вся ее жизнь словно пронеслась перед ней в мельчайших воспоминаниях, от первого осознанного детского – короткого и яркого, как вспышка, до хмурого ноябрьского дня, когда усталый врач сообщил ей о ее диагнозе; прошлая жизнь прокрутилась как кинопленка и – осталась позади, как пенный след волн, которые оставляла за собой «Либерте». А затем боль, что Агата носила в себе два с лишним месяца, излилась мощным потоком слез, прорвав плотину отчаяния, после чего Агате стало легче. Вернувшись в свою каюту поздно ночью, она впервые за много ночей, спокойно уснула.
Утром, проснувшись от ослепительного солнечного света, Агата вспомнила вчерашние слова Аи о том, что мы должны каждый день встречать, как «первый день нашей оставшейся жизни», и посмотрела в окно; солнце сияло, море переливалось всеми оттенками синего, и этот солнечный день звал ее.
Выйдя на палубу, Агата увидела в своем шезлонге красивый блокнот, явно оставленный здесь Варей специально для нее. Агата открыла блокнот – страницы зашелестели, приглашая к размышлениям. В конце концов, чистая белая страница это – целый мир неоткрытых доселе возможностей, тем более, если речь идет о «дневнике радости».
